Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

Каким нужно быть негодяем, чтобы так обманывать…

Ему казалось, что он ведет их в будущее. Он думал, что обманывает их, что заключил хороший выгодный союз… Но на самом деле он давно отказался от себя – задолго до того, как вошел в этот мир. Он был лишь малой копией слепого бога – не чем иным, как звеном между огромным скомпонованным существом и его трапезой. Он был его рукой, языком…

«Что произошло и почему мне приходится скармливать мой мир чудовищу, которым я стал?»

Лежа на пальце слепого бога, он приближался к старческому гигантскому рту. К своему отвращению, он оказался засохшей соплей, которую это существо выковыряло из ноздри и намеревалось сожрать. Его накрыли гигантские сморщенные губы.

Слепой бог слизнул с пальца свою добычу, пожевал и проглотил.

Бог, ставший человеком, открыл глаза нового тела, которое лежало на полу технической студии. Коллберг сидел на краю пульта и покачивал босой ногой. Зажав ладони между коленями, он смотрел на испачканные грязью и кровью штаны.

Пророчество Тан’элКота сбылось. Отныне в нем жил бог.

Долго-долго Коллберг разглядывал Ма’элКота, а Ма’элКот разглядывал Коллберга: слепой бог задумчиво созерцал самого себя, словно человек – свое отражение в зеркале. Но в данном случае зеркало тоже смотрело на человека.

Подгоняемая криками, Пэллес Райте двигалась вперед.

Несмотря на анатомию доставшегося ей тела, она по-прежнему оставалась женщиной. Чтобы удержаться на поверхности стремительной реки, ей пришлось ухватиться за ветвь плакучей ивы, которая выросла посреди русла несколько минут назад и уже начала захлебываться в обтекающих ее корни струях. Пэллес отвела жужжащий клинок подальше от краденого тела и уцепилась за соседнюю ветвь. Это помогло ей сохранить равновесие на стремнине реки. Ее сбивчивая мелодия в Песне Шамбарайи заметно выделялась среди контрапунктических сдвигов гармонии и ритма. Тона мучительно сползали от единичных фальшивых нот во всеобщий диссонанс, переходя местами во всплески беспорядочного шума, который позорил, осквернял и извращал ее музыку.

Она прижала ладонь к уху и встряхнула головой, словно пыталась избавиться от криков внутри черепа.

Весна подстегнула и развитие чумы.

Поскольку любой обитатель города имел свой собственный мотив в Песне Шамбарайи, Пэллес Райте осознавала все удары стали о плоть, каждый хруст кости под тяжелой булавой, затаенное дыхание в темных углах за запертыми и забаррикадированными дверями, беспорядочный стук объятых ужасом сердец. Она тревожилась о каждом и не могла помочь никому. Все крики были человеческими.

В симфонии боли Великого Шамбайгена они казались почти шепотом.

Кто-то описывал индивидуальный ум как особый радиосигнал в широкополосном спектре частот огромной вселенной. Исходя из этой метафоры, любая нервная система могла считаться приемником, настроенным при рождении и в процессе существования на восприятие такого сигнала. Завладев телом Райте, Пэллес расстроила его нервную систему, чтобы больше не ловить чужой сигнал. Заблокировав частоты Райте, она принимала теперь только импульсы собственной индивидуальности.

Подобно расстроенному радио, где одна станция налезает на другую, она принимала свой сигнал через вспышки статики и череду помех. Они заставляли ее проклинать изнурительно визгливую громкость и длинные паузы, заполненные «белым» свистящим шумом. Ее раздраженное ворчание уносило Песню Шамбарайи от величия Баха к нытью постмодерна.

Она стремительно перебежала от ивы к ближайшему дубу у самого берега и скрылась в зарослях осоки. Упав на колени и сжав руками зеленые стебли, она издала стон и согнулась в приступе рвоты.

«Мамочка… Мама, почему ты мне не поможешь?»

Что-то случилось с Верой – беда, которую Пэллес Райте не могла понять. Чужое тело ограничивало ее восприятие. Она с трудом различала голос дочери.

Прикосновение реки через Райте походило на трансляцию живого сетевого шоу через старинное голосовое радио: обмен информацией был доступен только в крайне ограниченном объеме. Чтобы реконструировать тело для широкого диапазона сигналов с почти бесконечной скоростью передачи данных, она должна была удалить все старые конфигурации, создававшие Райте: заменить их своими частями, подогнать и сложить кусочки в новое жизнеспособное существо. Проще было сделать сетевой приемопередатчик.

Проще было перестроить саму себя.

Она по-прежнему стояла на коленях в мелководье, зарывшись дрожащими руками в ил. Направляя минеральные вещества в прозрачные тени костей, она придавала им отдаленное сходство с женским скелетом. Ей приходилось собирать алифатические соединения и аминокислоты из буйства растительной жизни. Вода реки служила кровью, желчью и лимфой.

Косалл содержал идеальный образец ее ума в мгновение смерти. Ум и плоть были обоюдными выражениями друг друга. Образец, сохраненный в клинке, стал шаблоном для нового тела.

Одно человеческое тело не так уж и сложно в сравнении с полной экосистемой.

Она строила тело изнутри, начиная с мозга и позвоночника, – точная настройка нервных тканей ускоряла самосозидание и увеличивала силу, которую Пэллес черпала в реке. Она начала переживать эффекты дублированного восприятия: затуманивающий параллакс, похожий на зрение человека, ослепшего на один глаз.

Когда мозг и нервы были наполовину переделаны и помещены в колыбель из ила, ее обостренное восприятие помогло ей почувствовать вторжение слепого бога.

Он втекал в нее, как масло. Она закашляла от жира, который сочился через ноздри, скользил между губ, вливался в уши, как яд, теснил грудь, проникал в прямую кишку и влагалище. В то же мгновение ей показалось, будто в животе лопнул огромный гнойник, забрызгав внутреннюю полость гноем и желтоватой гнилью. Масло начало изливаться из ее рта и носа, потекло между ног, заражая весь мир. И в этом не было ничего удивительного. Она вдруг поняла, чем было нагноение. Она знала слепого бога, и слепой бог прекрасно знал ее. Канал, соединявший их, представлял собой сложную часть бытия богини. Через этот канал слепой бог влился в песню.

Именно эта связь заставляла Веру кричать и корчиться от боли.

Слепой бог проник в нее и наполнил собой. Она с криком открыла глаза Райте. Слепой бог взглянул на Анхану, заросшую джунглями, и, хохотнув в ее черепе, прошептал причудливым голосом Ма’элКота:

– Хм, как эффектно. Нам нравится, что вы сделали с этим местом .

В ответном крике она выразила боль реки.

– Прошу тебя, милая девочка .

Она содрогнулась больше от отвращения, чем от боли.

– Эти джунгли нарушили порядок. Конечно, тебе больно. Но это просто боль – не более того. А теперь вообрази, что ты могла бы сделать, если бы действовала целенаправленно .