Последнее дело Лаврентия Берии - Сигизмунд Миронин

25 июня, 23 часа 51 минута. Москва, улица Качалова

Несмотря на раскрытую форточку, в комнате было душно. Лаврентий Павлович распахнул окно, выходящее во двор. Вместе со слегка прохладным ночным воздухом в комнату ворвались приглушенные гудки автомобилей, доносившиеся от Садового кольца. Пахло сыростью — прошел небольшой дождь. Он вышел на балкон. Шелестели листья деревьев. Усиливался ветер. Небо заволокло тучами… Словно гигантская стая птиц пронеслась и скрылась среди туч над Москвой. Он долго стоял на балконе. На земле был тот таинственно чарующий час летнего вечера, когда, как сказал поэт, «день угасал, ночь нарождалась»… «Как же хороша жизнь», — подумал Лаврентий. Затем он снова вернулся к обдумыванию убийства Сталина, скрупулезно проверяя все до одной детали. «Да, операция спланирована блестяще. Можно только позавидовать их профессионализму», — решил Берия.

25 июня, 23 часа 16 минут (местное время). Восточный Берлин, Дом правительства

В кабинете за столом сидели двое и тихо беседовали. Потом Мильке, указывая пальцем на восток, сообщил Ульбрихту, что завтра дело будет сделано.

25 июня, 20 часов 4 минуты (местное время). Лэнгли

Даллес сидел в глубоком кресле, когда пришло сообщение, что операция «Рапсодия 2» началась. «В добрый путь», — сказал сам себе старый интриган.

26 июня, 7 часов 12 минут. Москва, улица Качалова

Была пятница. «Еще денек, и воскресенье наступит» — такая неординарная мысль мелькнула в голове Лаврентия Павловича, пока он, как обычно, читал газеты. Быстро, но вкусно позавтракав в напряженном молчании с супругой, он отправился на Маяковку, где теперь располагалось Министерство среднего машиностроения СССР.

26 июня, 8 часов 29 минут. Среднемаш

Министерство среднего машиностроения было организовано 6 июня, после преобразования Атомного комитета. Там в 8:30 должны были собраться вызванные в Москву специалисты-атомщики. В своем рабочем кабинете на столе Берия обнаружил донесение из Челябинска, где сообщалось о значительном отставании от графиков в деле подготовки к началу обогащения лития-6. Он вызвал ответственных товарищей и устроил им небольшой нагоняй. Далее он подписал для разработчиков техническое задание для корпуса оболочки с плутонием, подготовленное Харитоном, и распоряжение СМ СССР № 8532-рс о проектном задании на строительство завода «СУ-3» на комбинате № 813. Это был завод по обогащению урана. В списке рассылаемых персон было отмечено: «тт. Завенягину А.П., Звереву А.Г. (М-во финансов СССР), Махневу В.А.».

Затем Берия вызвал начальника 1-го Главного управления при Совмине Б. Ванникова. Борис Львович Ванников был очень колоритной фигурой. Невысокого роста, очень подвижный, типичной еврейской наружности, совершенно лысый, с густыми кустистыми бровями и носом картошкой, всегда плотно сжатыми тонкими губами. Он был иногда грубовато-циничный, иногда очень резкий, а где надо — и доброжелательный. Ванников скороговоркой сообщил Лаврентию, что подготовка к взрыву «слойки» идет нормально.

26 июня, 10 часов 1 минута. Среднемаш

Берия поговорил по телефону с генералом В. Алидиным, задействованным в строительстве завода в рамках атомного проекта, подписал бумаги о создании лаборатории. «Сколько же бумаг приходится подписывать ежедневно», — подумал он про себя. В кабинете он по привычке быстро пролистал «Правду», которая сообщала, что во Франции преодолен самый продолжительный правительственный кризис в истории Четвертой республики (с 12 мая по 26 июня). Новое правительство сформировал Жозеф Ланьель, независимый депутат правого толка. Четвертую страницу газеты Лаврентий Павлович просмотреть не успел — срочно вызвали в Кремль. Было необходимо подписать еще ряд важных документов, в том числе и по бомбе. Кроме того, нужно было завизировать бумаги, о которых просил Маленков, — 26 июня 1953 года путем опроса СМ СССР принимал решение о дополнительных поставках в ГДР 10,5 тысячи тонн сливочного масла, 8,5 тысячи тонн животных жиров и 11 тысяч тонн растительного масла в июле-августе этого года. «Ну сколько можно помогать этим гитлеровским недобиткам», — подумал Берия, но было решение Президиума ЦК, и он подчинялся.

Таким макаром довольно быстро все вопросы были решены. Он вызвал машину и двинул в Кремль. Как административная единица Совет Министров, СССР располагался в Кремле. Однако многие министерства были рассредоточены по центральной части Москвы. В пути Берия меланхолично смотрел в окно автомобиля. «Ежик — птица гордая, пока не пнешь — не полетит! Откуда это?» — пытался вспомнить Берия. К сожалению, он проехал прямо в Кремль и не заехал в свой кабинет на Лубянке. А там на письменном столе Берии лежал листок с надписью: «Тревога! Тревога! Тревога!» Кто-то пытался предупредить его об опасности. Но Берия в свой кабинет не попал…

Его личную охрану называли «Бериевским оркестром», так как при поездках в открытых машинах телохранители прятали автоматы в футлярах от скрипок, а ручной пулемет — в футляре от контрабаса. В этот день так случилось, что большинство офицеров бериевской охраны, расквартированной в особняке на Малой Никитской, были отправлены в отпуска и замещены офицерами других служб. Осталась небольшая собственная охрана Берии во главе с полковником С. Надарая. Кто и почему тогда так решил, неизвестно, думается, что Берия решил вызывать огонь на себя. После посещения своего кабинета в Кремле он съездил в здание Совмина, что было напротив строящейся гостиницы «Россия». В 11:40 Берия позвонил сыну и сказал, что едет обедать домой, и просил сына заехать, чтобы обсудить вопросы, связанные с ракетными разработками. Где-то в районе 12 часов Берия поехал обедать в свой особняк на улице Качалова, где домработница должна была приготовить суп-харчо по-грузински, который Берия очень любил. Обычно он обедал дома. Спокойствие и мир поселились в этой семье с тех пор, как жена стала жить постоянно на даче, периодически уезжая в Тифлис. Лаврентий Павлович никак не мог привыкнуть к новому названию — Тбилиси, и в его семье чаще говорили — Тифлис.

26 июня, 12 часов 18 минут. Москва, улица Качалова

Вернемся теперь к тому человеку, который в начале нашего рассказа был тяжело ранен, а теперь умирал от потери крови в соседнем садике рядом с особняком на улице Качалова. Это был Лаврентий Павлович Берия. Сначала ему было очень больно. Но вскоре наступило некоторое привыкание к боли. Лаврентий Павлович знал, что острая боль ощущается не более 40 секунд. Выдержишь эти секунды — и можно быть уверенным, что болевой шок не наступит. Он часто лечил себя таким образом: нажмет на болевую точку и считает при себя от 20 до 60, проговаривая все цифры, — через 10 секунд боль становится невыносимой и очень хочется бросить все к черту, но через 20 секунд она превращается в терпимую, а через 40 секунд — в тупую. В начале июня Берия узнал о готовящемся на него покушении. Машину стали охранять, но он не думал, что будет реализована такая наглая и отчаянная попытка атаки через ворота. В особняке Берии была комната с полностью готовым к бою оружием. Рядом была комната с лимузином, заправленным бензином, на котором через подземный переход можно было незаметно покинуть здание. Но это не спасло Лаврентия — он находился в шаге от гибели.