Imprimatur - Рита Мональди

Однако из Ватикана пришел приказ отказаться от предложения: Бокастелю мол лучше обратиться к Людовику XIV, который сможет защитить оранцев, взяв их под свое крыло.

И все же Бокастель встречается с Ченчи и в присутствии Сальвадора подтверждает предложение. Ченчи отвечает отказом. Тогда Бокастель изрекает нечто весьма двусмысленное: Святой Престол уже проделывал подобное, и ему по праву принадлежит графство Венессен «в силу раздела, свершенного королем Франции и папой после войны с альбигойцами»[238].

Намек был не из приятных: между концом XII века и началом XIII века, сорняки ереси были выкорчеваны из провансальской земли (G. Moroni, Dizionario di erudizione storico-ecclesiastica, Venezia, 1840, advocem «Contado venaissino»). Жестокий и кровавый крестовый поход разбил рать князя Рэмона VI, хозяина этих земель, издавна обвиняемого в распространении учения альбигойцев, несовместимого с папством и Римской Церковью. Опасаясь поимки и выдачи инквизиции, Рэмон пообещал отдать папе несколько земель, в том числе и три замка, расположенных в графстве Венессен, а также часть Авиньона. Если бы Рэмон принял сторону еретиков – было прописано в договоре, – эти земли отошли бы Церкви. Так и случилось: Рэмон упорствовал в своих заблуждениях, был объявлен еретиком и отлучен от Церкви. Его сын Рэмон VII продолжил его дело, но был повержен на поле брани во время битвы с войском папы Григория IX[239]и французского короля Людовика IX Святого[240]. Пакт, заключенный между Церковью и еретиками, был соблюден, хотя и с применением силы: по парижскому договору 1228 года земли и замки альбигойцев отошли Ватикану. Обещание Рэмона Святому Престолу не было ответом на ссуду со стороны папы, и все же намек Бокастеля на договор между католиками и еретиками, по которому в уплату предназначались земли последних, был по меньшей мере не совсем деликатным.

Но вернемся к тайным переговорам между Ченчи и представителем оранцев. За хитрым намеком на прошлое следует выпад: «В нашем королевстве существует поверье, будто бы принц Оранский задолжал предыдущему понтифику крупные суммы, в уплату коих он считает возможным предложить свои владения, от которых ему самому никакого проку».

Выходит, и правда Вильгельм Оранский сильно задолжал Иннокентию XI и считал, что может частично в уплату долга предложить свои владения в Провансе, дававшие ему малый доход.

Ченчи еще раз докладывает Риму об этом деле и снова получает отказ, еще более категоричный, чем первый. Не может быть, чтобы папа Одескальки одолжил денег еретику. А тем временем скандальный слушок переходит из уст в уста. Ченчи снова пишет в Рим, прибавляя, что казначей Вильгельма Оранского, г-н де Сен-Клеман (бывший в курсе дел и говоривший о них со знанием дела), также советует соотечественникам стать подданными французов. По словам казначея, Ватикану уже было выплачено столько, что менее накладно взять на содержание вояк Людовика XIV, чем требовать «у святого духа» суммы, предназначенные в уплату папе. Если верить этим сведениям, княжество Оранское как раз и предназначалось для того, чтобы возмещать долг папе.

Таком образом, долги Вильгельма Оранского Иннокентию XI не являются тайной: казначей принца говорит о них открыто, а далее это под большим секретом передается по каналу (апостольский вице-легат Авиньона), у которого нет никаких оснований передавать пустые слухи.

Кардинал Рубини, государственный секретарь, отвечает Ченчи, что новый папа не имеет ни малейшего намерения принимать под свое крыло народ Оранжа, невзирая на «единодушное желание» того войти в состав папских территорий: понтифик не имеет охоты увеличивать число своих подданных. Зато король Франции мог бы пойти навстречу их пожеланиям. Рубини подчеркивает, что следует вообще отказаться от упоминания причины этой аннексии, а именно оттого, что «принц Оранский – по-прежнему должник предыдущего понтифика». Переговоры между Ченчи и Бокастелем ни к чему не привели, и Оранж вошел в состав Франции.

Данкельман опубликовал это последнее письмо, только его и только ad confutandum[241]: поскольку Рубини отвергает гипотезу, согласно которой Иннокентий XI мог дать в долг еретику, выходит, вообще никаких займов и не было! Данкельман поостерегся публиковать предыдущие письма Ченчи (как и это письмо, хранящиеся в Секретном Архиве Ватикана), из коих вытекало совсем иное, к тому же, как мы в том убедились, подтвержденное гроссбухами Карло Одескальки.

Переписка Ченчи

Далее следует переписка, хранящаяся в Секретном Архиве Ватикана, между г-ном Бокастелем, вице-легатом Авиньона Бал-дассаром Ченчи и государственным секретарем Ватикана.

Фонд Государственного секретариата,

легация Авиньона, папка 369

Г-н Бокастель Паоло де Сальвадору,

4 октября 1689

Сударь,

засвидетельствовав вам радость, испытываемую мною при виде восстановленной власти папы, Его Высокопреосвященства накануне своего возвращения и вас при исполнении ваших обязанностей, считаю своим долгом выразить вам то беспредельное отчаяние, в которое погрузилось наше княжество, коему угрожают семнадцать драгунских и двадцать пехотных рот, на размещение которых на постой нами уже получены указания, и известить вас, что мы были вынуждены предать себя в руки короля [242], чему и была посвящена торжественная церемония, состоявшаяся в прошлый вторник, в праздник всех святых, на площади перед Цирком, где собрались все сословия нашего княжества. Не знаю, что и сказать вам в отношении вышеназванной церемонии, но думаю, что она удалась, и более обстоятельно расскажу вам о ней, как только Его Высокопреосвященство[243] прибудет сюда. Я доверю ему свою мысль, ежели [244] доверить ее бумаге, вы легко догадаетесь, в чем она состоит, скажу лишь, что это сделало бы наше счастье равным вашему и что теперешнее стечение обстоятельств способно дать это ощутить. Меня разбил приступ ревматизма, но пусть я даже обездвижу, стоит мне прознать о том, что Его Высокопреосвященство в наших краях, тотчас велю отвезти себя в Авиньон, дабы заверить его в своем нижайшем почтении. Окажите любезность, донесите до него мое пожелание поскорее видеть его у нас и ту боль, какую причинил мне его отъезд. Наслаждайтесь тем удовольствием, которое дано вам вблизи такого человека, мы же опосредованно будем разделять его с вами, поскольку невозможно, чтобы и нас не коснулись его лучи. Позвольте заверить вас, сударь, что лично я испытал такую радость от того, что произошло[245], что, имей я честь быть вашим соотечественником, и будь то в моей власти, но non datur omnibus adire Corinthum [246], или, правильнее Avenionem.Уж и не знаю, не допустил ли я в этих трех латинских словах погрешностей против правил, но могу вас уверить в том, что никогда не допущу ни одной против обета всей моей жизни.