Приговор - Кага Отохико

— Да ладно. У тебя и так дел невпроворот. Я попрошу санитара. Кажется, Таки уже дал Маки соответствующие указания.

— Правда? — Танигути прыснул. — Странный он тип.

— А что в нём странного?

— Как что? Ведь утром, перед самым уходом, он его уволил. После разговора со мной объявил Маки, что он уволен, и отправился к главврачу с рапортом.

— Значит, эту записку он написал раньше.

— Возможно, — сказал Танигути, читая записку. По-прежнему улыбаясь, он округлил глаза. — Вполне в его духе. Приказал Маки заняться твоим пальцем и тут же его уволил. Причём у него и мысли не возникло, что одно исключает другое. Ладно, пошли, я сам всё сделаю.

Прижав прессом стопку медицинских карт, Танигути проворно вскочил и потащил Тикаки в операционную.

Пока Танигути разматывал бинт, боль усилилась. Стараясь отвлечься от пальца, Тикаки стал внимательно рассматривать банку с широким горлышком, куда Таки складывал стеклянные шарики. Банка стояла на стеклянной полке прямо перед ним. Внезапно по ней, отразившись от белого кафеля пола, скользнул солнечный луч, и шарики — большие и маленькие, — вспыхнув, заиграли яркими красками; в них было что-то неприятно плотское, казалось, они пахнут свежатиной. Эти шарики мастерили сами заключённые: потихоньку от надзирателей вытачивали их из зубных щёток или бутылочных осколков, одни были грубые и невзрачные, как галька, другие — тщательно отполированные, переливались всеми цветами радуги, как драгоценные камни. Как-то в журнале «Медицина в исправительных заведениях» была статья, посвящённая любительским операциям по вшиванию этих шариков в мужской половой орган. Тюрьму захлестнула мода на эти шарики, заключённые постоянно похвалялись друг перед другом — у кого больше шариков вшито. Но многие требовали, чтобы им эти шарики удалили. Таки их оперировал и все извлечённые шарики сохранял. Сам он говорил: «Лень выбрасывать», но размах его коллекции был слишком велик, чтобы видеть причину только в этом.

— Началось нагноение. Плохо дело, — сказал Танигути.

Указательный палец покраснел и вздулся, следы зубов у лунки ногтя пожелтели. Палец выглядел чужим, но пульсирующая тупая боль была своя собственная, и отделаться от неё было невозможно. Такое чувство, словно вычислив наконец виновника мятежа, с удивлением обнаруживаешь, что это не кто иной, как ты сам.

— Что будем делать? — озабоченно спросил Танигути. — Я могу вскрыть нарыв, если ты согласен. Или предпочтёшь подождать, пока вернётся Таки?

— Давай вскрывай, — тут же ответил Тикаки. — Если ты сделаешь хотя бы надрез для оттока гноя, сразу станет легче.

У Танигути были золотые руки, он ещё в студенческие времена прекрасно справлялся с несложными хирургическими операциями. Теперь он терапевт, но Тикаки вполне доверял ему и как хирургу.

— Добро. — И Танигути отобрал нужные инструменты. Неизвестно только, простерилизованы ли скальпели и зонды, разложенные на серебряном подносе? На всякий случай он решил прокипятить их в стерилизаторе.

— Да, без хирургического санитара в таких случаях очень неудобно, — сказал Танигути и обернулся к Тикаки: — Эй, да ты весь в испарине. Очень больно? Не понимаю, почему такое нагноение?

— Ничего не поделаешь. Укус есть укус. В слюне масса микробов. — И Тикаки невольно подумал о том, какие крепкие у Сунады челюсти. Без одной минуты десять. Сунада с петлёй на шее стоит на эшафоте. Сейчас палач потянет на себя ручку. Освобождённый от креплений помост с грохотом уйдёт вниз. Сунада повиснет в воздухе. Идеальной красоты тело забьётся в судорогах, болтаясь на верёвке. Таки измерит пульс и констатирует наступление смерти. Ровно десять. Длинная стрелка невозмутимо отмечает наступление очередного часа, не желая считаться с его исключительностью. Бесчувственное, механическое время. Тикаки заскрежетал зубами. Ему показалось, что кончик длинной стрелки во что-то вонзился и брызнула алая кровь.

— Больно? Вколоть тебе обезболивающее?

— Да нет, не стоит, — сказал Тикаки, и попытался улыбнуться. — Я просто подумал о человеке, который меня укусил. В этот момент он как раз должен умереть.

— Чудеса! Получается, человек уже умер, а его микробы продолжают жить в твоём теле.

— В самом деле чудеса. — Тикаки вдруг ощутил свою боль как проявление живой воли Сунады. «Чудеса», иначе не скажешь! Животный страх и одновременно странное чувство близости к этому человеку.

— Кстати, — бодро начал Танигути, явно желая поднять настроение Тикаки, — давеча я подслушал, как Лысый шептался с лейтенантом Томобэ. Обычные их штучки. Судя по всему, сегодня после обеда у них намечена очередная сходка любителей порно-фото. Место встречи — квартира Сонэхары. Я подумываю, уж не захватить ли их врасплох в перерыве между дежурствами?

— Да? То-то он сегодня такой довольный! — рассеянно улыбнулся Тикаки. Ему казалось, что и Сонэхара, и Томобэ существуют где-то совсем в ином измерении.

Внезапно на их территорию вторгся вертолёт. Пролетев над спортивной площадкой так низко, что можно было разглядеть членов экипажа, он пронёсся над крышей корпуса, улетел в сторону торгового квартала, покружился там и снова пошёл в атаку. Рокот мотора — точь-в-точь паровой катер — хлестанул по остаткам снега, по солнечным пятнам, пробежал по мыслям, плоти, коже, костям, задал всем подвернувшимся хорошую взбучку. Надзиратели и заключённые, задрав головы вверх, смотрели на зловеще увеличивающийся вертолёт. Однако на этот раз он не стал резко снижаться, а медленно кружился примерно на стометровой высоте.

— Наверное, что-то случилось, — предположил Андо, крутя на ладони мяч. — Может, пожар?

— Не исключено. Во всяком случае, явно произошла какая-то неприятность, — отозвался Такэо. Приходилось сильно напрягать голос, иначе ничего не было слышно, они говорили громко, как актёры на сцене. Андо ещё что-то сказал, но из-за рокота мотора Такэо не расслышал, что именно, и подошёл поближе.

— Эй, Кусумото, представь, что оттуда — раз, и выбросили верёвочную лестницу. А ты за неё ухватился — и дёру! Здорово, правда? Ха-ха-ха…

— А в Америке действительно был такой случай. Но это всего лишь газетчики. Небось, собирают материал для какого-нибудь сюжета. Наверное, в связи со вчерашним пикетом… Место происшествия, то да сё. Гм, а впрочем, их, кажется, интересует сама тюрьма.

— А может, хотят заснять, как его вздёрнут? Ну этого, Насильника с Осэнкорогаси?

Такэо удивлённо округлил глаза, и Андо смущённо заморгал. Его круглые глазки приобрели правильную миндалевидную форму, и на белом лице засияла довольная улыбка.

— Ха-ха. Итимацу-то наш сейчас болтается в лучшем виде. Вот только вряд ли кому-нибудь удастся его заснять. Болтается-то он в закрытом помещении.

— Да ты что? Не знаешь, что ли? — Такэо с трудом разлепил ставшие вдруг тяжёлыми губы. — В нашей тюрьме не казнят. Когда надо привести в исполнение приговор, то отправляют в тюрьму К. Они там очень гордятся своим эшафотом, сделанным по последнему слову техники. Парень, который его спроектировал, получил награду от министра юстиции за большой вклад в дело совершенствования исправительной системы.