Костяные часы - Дэвид Митчелл

Став Маркусом Анидром, ты убил даже собственное «я».

– Тебе что, хочется провести последние мгновения, обсуждая мои поступки? Чего ты хочешь? Чтобы я покаялся, восклицая «Mea culpa»?[94]

Мне просто интересно, почему Хищник, который столько лет не думал ни о ком, кроме себя любимого, который на прошлой неделе хвастался тем, что убил Оскара Гомеса, теперь вдруг…

– Тебе все еще досадно, что ли?

…теперь вдруг проявляет благородство и жертвует своей застывшей молодостью ради костяных часов. Давай признавайся. Обещаю, что не поведаю твоей тайны ни единой живой душе.

Бормотание Мрака становится все громче. Я не вслушиваюсь в голоса.

Хьюго Лэм отряхивает рукава фрака.

– Ты же сканировала Холли:

Да, и очень глубоко. Мне надо было найти Эстер Литтл.

– Значит, ты видела нас в Ла-Фонтен-Сент-Аньес. Ну, Холли и меня.

Я мешкаю с ответом.

– А, то есть всласть насмотрелась. Вот тебе и ответ. – (Мрак вползает в проем, обещает, что больно не будет, больно не будет, больно не будет… Темная пелена покрывает уже треть пола.) – Ты видела, как Холли врезала Константен по башке? Ирландская кровь. Грейвзендские мускулы. Вот она, наследственность.

А ты стоял рядом и спокойно наблюдал?

– Мне несвойственно бессмысленное геройство.

Константен тебя выпестовала. Она была Вторым анахоретом.

– Я не люблю, когда мной помыкают. Когда мы вошли в лабиринт, Ривас-Годой свернул направо, там ему и конец пришел. А я увязался за Константен. Да, она меня выпестовала, но всегда и во всем руководствовалась принципом «сперва женщины и дети». Так что я скрылся в маскировочном поле, заплутал, услышал Холли и пошел за вами. Ну и вот. Мы с тобой приятели в смерти. Надо же.

Мы смотрим на зернистый Мрак, заполняющий чертог под куполом. Меня терзает мысль, что я забыла что-то важное. Хьюго Лэм, кашлянув, спрашивает:

– Маринус, а она меня любила? Нет, не тогда, когда узнала, что я связался со сверхъестественным… с теми, кто доставил столько горя ее родным и охотился за душой ее брата. В общем, той ночью. В Швейцарии. Когда мы были молодыми. По-настоящему молодыми. Когда нас с Холли занесло снегом в ее квартирке.

Уже две трети пола покрыто Мраком. Секунд через шестьдесят Мрак поглотит телесную оболочку Лэма. Если очень захотеть, то я протяну чуть дольше, пока чертог не заполнится до самого купола.

И вдруг меня осеняет. Я совершенно об этом забыла. И Хьюго Лэм забыл. И Константен. Уворачиваясь от камнепада в Часовне, убегая от Мрака, мы все забыли об аварийном выходе. Смешно. Но получится ли? Если Мрак уже заполнил Путь Камней и уничтожил проход, то ничего не выйдет, но…

Я мысленно спрашиваю: У тебя психовольтаж остался?

– Есть чуть-чуть. Хочешь вызвать меня на психодуэль?

Если я в тебя ингрессирую, то нам, наверное, хватит сил.

– На что? – растерянно спрашивает он.

На создание апертуры.

У подножья лестницы слышу мысль: Он уже в пути, и по рукам бегут мурашки. Кто? Зимбра оглядывается, не понимает, что меня задерживает. Вслушиваюсь в звуки позднего вечера. Пощелкивает остывающая духовка. Грохочут волны, налегая плечом на утесы. Скрипит остов старого дома. Скрипит дряхлый остов Холли Сайкс, если уж на то пошло. Перевешиваюсь через перила, вглядываюсь за кухонное окно, на вершину холма, где стоит дом Мо. В спальне у нее горит свет. Все в порядке. На гравийной дорожке в саду не шуршат шаги. Зимбра не чует чужих. В курятнике тихо, как и полагается в этот час. Лорелея и Рафик хихикают в спальне, забавляются театром теней: «И ничуточки это на кенгуру не похоже, Лол!» – «А ты откуда знаешь?» – «А ты сама откуда знаешь?» Еще совсем недавно я и не надеялась услышать смех моих сироток.

Все нормально. Посторонних мыслей не слыхать. Кто-то всегда в пути. Но нет. Отчетливо прозвучало: Он уже в пути. Я уверена. Ну, почти уверена. А все потому, что если когда-то слышал голоса, то потом так всю жизнь и гадаешь, случайна ли случайная мысль, или же она – нечто большее. А тут еще эта дата: завтра пять лет с того рокового дня, когда Гигашторм 2038 года на высоте двадцать тысяч футов переломил как щепку «Боинг-797» с Ифой и Эрваром на борту и расшвырял по Тихому океану еще две сотни пассажирских самолетов, будто капризный мальчишка – пластмассовые модели самолетиков «Эрфикс», которые Брендан когда-то развешивал под потолком у себя в спальне…

– Ох, не обращай на меня внимания, – бормочу я Зимбре и бреду вверх по лестнице, по той самой лестнице, по которой когда-то взлетала пушинкой. – Ну-ка, шевели задницей! – Я глажу Зимбру по курчавой шерсти между ушами – одно торчком, одно вислое; Зимбра смотрит большими черными глазами, будто читает мысли. – Ты ж меня предупредишь, если вдруг будет о чем беспокоиться, верно?

Ну да, покамест беспокоиться не о чем, если не считать ни тянущей боли в правом боку, которая может оказаться симптомом вернувшегося рака; ни мыслей о том, что будет с Лорелеей и Рафиком, когда я умру; ни заявления ирландского премьер-министра о Хинкли-Пойнт вкупе с настойчивыми уверениями британского правительства, что «разрушения ядерного реактора пятой очереди Хинкли ни в коем случае не произойдет»; ни «запретной зоны», которая теперь всего в нескольких милях от дома Брендана; ни «лодочников» – несколько тысяч голодных бездомных мужчин, женщин и детей, – высадившихся близ Уэксфорда, которым надо как-то пережить зиму; ни слухов, что в Белфасте участились случаи крысиного гриппа; ни запасов инсулина, которые подходят к концу; ни вывихнутой лодыжки Мо; ни…

Да уж, беспокойные времена, Холли Сайкс.

– Я знал, что так оно и будет! – Рафик, укутанный в старое красное пальто Ифы, заменяющее ему халат, сидит в изножье кровати Лорелеи, обхватив руками колени. – Когда Марк обнаружил, что с его плаща пропала застежка, то… В общем, мне сразу все стало ясно. Нельзя украсть золотого орла у Тюленьего народа, и надеяться, что тебе ничего за это не будет. Марк и Эска украли их бога. И теперь за ними будут охотиться! – Зная, как мне самой нравится «Орел Девятого легиона», Рафик с надеждой просит: – Холли, можно, мы почитаем еще чуть-чуть из следующей главы?

– Уже почти десять, а нам завтра в школу, – напоминает рассудительная Лорелея.

Стоит закрыть глаза, и кажется, что рядом со мной пятнадцатилетняя Ифа.

– Ну, хорошо. А планшет заряжен?

– Да, только новостей нет. И интернета тоже.