Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– Оружье Громовника скрыл я умело,

На восемь поприщ в землю вкопал.

Хранить его буду, покуда боги

На выкуп не вышлют мне Фрейю в невесты.[179]

Фьольнир на миг поднял голову. Горм украдкой взглянул ему в лицо. Глаза дроттара были не просто закрыты. Через край каждого верхнего века, крест-накрест шли синие черточки – грубые стежки нитью? Выведанное пыткой и божественно подтвержденное количество пуль не очень хорошо помещалось в отделения кружки, и жрецу пришлось изрядно повозиться, чтобы пристроить сверху прокладку из вощеной турьей кожи. Еще один дроттар пришел на помощь. Двое осторожно взялись за ручки и перенесли устройство к болванке, в более широкой части которой имелось углубление, куда они и опустили ношу. Льот повернул рычаг, отлитый заедино с бронзовым клином, накрепко прижимая кружку к сужавшейся длине оружия, заканчивавшейся волчьей пастью. Первый дроттар-подручный, вернувшийся с бочонком и воронкой, принялся сыпать смесь в маленькие отверстия в металле, теперь обращенные кверху. Закончив, он поставил на полозья над отверстиями плашку с рычагом сверху и подпружиненной железкой снизу, и принялся прилаживать к последней фитиль. Со второй попытки, это удалось. Жрец, порывшись в суме на поясе, вытащил зажигательное стекло и направил сгущенный свет Сунны на пропитанное смолой волокно.

Хан тонко заскулил и потянул Горма за плащ. Предыдущий опыт научил ярла доверять собачьему понятию. Хёрдакнутссон хлопнул Торлейва по плечу и проследовал за псом, спрятавшимся за небольшой грядой и плюхнувшимся на песок, поджав хвост и отодвинув назад уши. Ярлы присели на корточки неподалеку. Ворон Фьольнира неожиданно каркнул и взмыл в воздух. Сам верховный дроттар остался на месте, в нескольких саженях от оружия, но сделал шаг в сторону, оказавшись за спиной Льота. Подручный направил волчью пасть вдоль берега и лязгнул плашкой, поочередно зажигая взрывчатую смесь в каждом отделении бронзовой кружки. Вспышка, громовой раскат, стон металла. Сыпануло песком. Перед носом Горма в воздухе пролетела примерно треть чьей-то кисти, с безымянным пальцем и мизинцем. Из-за гряды, донесся прескверный звук, что-то посередине между стоном, воем, и бульканьем. Хан встал и отряхнулся, от головы к хвосту, не по-собачьи выгибая спину.

Хёрдакнутссон по примеру пса мотнул головой, поднялся, и оценил обстановку. В воздухе висела смесь запахов горячего металла, громового порошка, дерьма, и крови. Оружие с Волка Бури претерпело полное преображение. Ухват в нескольких кусках лежал в саженной воронке, отдельно от него рядом торчало то, что осталось от продолговатой бронзовой части. Последнее оказалось разорвано с конца на неровные полосы, изгибавшиеся дугами. Фьольнир стоял на том же месте, что и раньше, но у его ног валялось нечто продолговатое, красно-обугленное с местами торчащими белесо-кровавыми кусками кости. Это нечто и издавало звук. Второй дроттар-подручный каким-то образом оказался голым, не считая сапог, наполовину погребенных в песке. Его волосы почернели и встали дыбом, из носа и из уха текла кровь. Жрец уставился на Горма безумным взглядом и разинул рот, пытаясь что-то сказать. Остальные служители Одина, недосчитывавшиеся тех или иных частей тела, лежали вокруг более или менее обычными трупами. Ворон приземлился на один из них, выковырял из дымившегося развороченного лица глаз, с очевидным удовольствием проглотил, вернулся Фьольниру на плечо, и изрек:

– Их вера была – карр! – слаба! Торстейн Красноносый!

Фьольнир повернулся к нагому дроттару.

– Один испытал тебя! Карррр! Ты будешь служить ему на месте Льота!

Верховный жрец ткнул валявшееся у его ног заостренным наконечником своего посоха, тем прекратив булькающий вой.

– Если тех, кто стрелял, так приложило, представляю, что это оружие делает с теми, в кого стреляют, – не удержался Горм. – Кстати, куда пули-то пошли?

Торлейв, распрямившись с некоторым усилием (и даже с легким хрустом), оделил младшего ярла взглядом, лучше любых слов передававшим суждение, что тому стоило бы захлопнуть хлебало, пока Одинова птица не влетела.

– Так что, конунгу сказать, к северному походу оружие готово не будет? – спросил Хёрдакнутссон.

Так как ответа не последовало, он пошел обратно в направлении гряды дюн, Торлейв и Хан слева и справа. Поодаль от воронки, охранники, негромко ругаясь, пытались избавиться от песка в глазах.

– Пуль переложили? – сказал старец, когда троица поравнялась с первыми соснами.

– Если так, Оди хорошо отомстил за свою смерть, – решил Горм. – А может, йотунская смесь в замену пороху не годится. Кнуру расскажу, может, он сообразит.

– Правда, что этот порох твой зять по сестре единолично придумал?

– Он с виду неказист, а малый не промах, – уклонившись от прямого ответа, Гуннбьорнов шурин решил воспользоваться приемом, в свое время подсмотренным у Бейнира, и ответил на вопрос, неловкий для себя (не выдать бы Кнура), вопросом, неловким для собеседника. – Торлейв, не в обиду, но я давно хотел спросить – почему не уйдешь из Йормунрекова зверинца? Ты-то ему никаких клятв по дури не давал? И Адальфлейд с Адальстейном бы тебя приняли и золотом осыпали, и старый Грим в Туле, если жив еще, или тот же Трондур со Скеггьяра, не говоря уж о моем отце.

– Не могу, – ответил мудрец. – Он мне вместо сына. Такой был смышленый малец, все схватывал, в пятнадцать лет мог взрослого мужа и переспорить, и побороть. Как мне его теперь бросить? И жалко, и стыдно. Нет, никак не могу – нужен я ему. Без меня, он такого наворотит… Вспомни, как я в Ологите с флотом остался, а он за Птуо войско повел.

– Да, с Ильдисунной неловко как-то вышло. На том и Гуталанд потеряли. Йормунрек, он на словах вроде и меру жестокости знает, только вот сам себя остановить не может, – Горм припомнил разговоры Щени с Саппивоком. – Как вселяется в него кто.

– Ну прямо вселяется, – Торлейв заметно пригорюнился. – Если с ним что не не так, в том моя вина. Оттого и стыдно. Я ж его, считай, вырастил.

– Не кори себя, в круге земном, каждый в ответе только за свой дренгрскапр, – ярл невольно посочувствовал старцу. – Что он смог от тебя взять, то взял, потому и вырос сильным воином и мудрым ратоводцем. А откуда все зверство его… Может, пока еще у Хакона рос, дрянь какая вышла? Говорят…

– Мало ли что говорят. Здесь я к гавани сверну, проверить, не надо ли на Кормильце Воронов таран укрепить.

Торлейв свернул с тропы вправо. Горм мысленно треснул себя по лбу за чересчур прямой расспрос мудреца. Тира недавно говорила что-то как раз насчет лучшего способа выведать у умного собеседника побольше. «Не докучай ему и не допытывайся, а просто слушай с живым любопытством. Изредка переспрашивай. Что у него на уме, о том он рано или поздно заговорит.» Иронически (замечательно полезное слово, отсутствующее в танском), анасса была обязана своей жизнью старцу, и в то же время, Торлейв в значительной степени отвечал за все ее беды, начиная с падения багряной гегемонии – как прямым участием в подготовке набега, так и тем, что вырастил и обучил Йормунрека. С третьей стороны (учитывать которую необходимо любому мало-мальски сносному игроку в Три Воинства), если бы Норны не спряли вместе нити Торлейва и Йормунрека, а затем и Горма, последний вряд ли встретил бы Тиру. Хотя встреча могла произойти и по-другому. Ударь Кьяров таран чуть ближе к одному из паровых котлов Кормильца Воронов, безумный конунг скорее всего отправился бы в Гладсхейм к Гнупе, раруггам, и бойцовым крысам, а Хёрдакнутссон запросто мог бы завернуть в Лимен Мойридио, например, с посольством, как ярл Йеллинга и правая рука Бейнира. Пошли бы на Змее Бурунов – Кьяр у прави́ла, Реннир у грота-браса, Корило играл бы на волынке, Гутфаст на колокольцах…