Париж - Эдвард Резерфорд

А когда все будет закончено, какую историю преподнесут публике и потомкам? Роланд не знал. Какие славные легенды будут выдуманы? Или, наоборот, все скроет завеса молчания? Люди, которых мучили, не желают говорить о своих мучениях. Они прячут прошлое в свинцовый ящик и оставляют его в подвале памяти. Может, так и получится. А может, будет революция.

За его спиной лязгнул затвор винтовки. Затем чей-то голос произнес:

– Если дотронетесь до револьвера, я выстрелю.

– Ле Сур. – Роланд медленно обернулся. – Я слышал, что вы здесь.

– Кроме нас, тут никого нет. Вы слышали, что напротив этой траншеи сидит немецкий снайпер? Я подумал, что могу застрелить вас до того, как это сделает он.

– Мне следовало бы догадаться. Прошло так много времени. Но разве вы не рискуете?

– Я могу сказать, что вышел сюда, чтобы предупредить вас о снайпере, но он подстрелил вас раньше. Потом я мог бы сделать несколько выстрелов в сторону немцев.

– Да, вам могут поверить, а могут и не поверить.

– Это не так уж важно. Меня все равно собираются расстрелять как зачинщика мятежа, так что терять мне нечего.

– Возможно, вас не обвинят в мятеже.

– Уверен, что обвинят.

Роланд де Синь думал. Он мог бы рассказать Ле Суру, что ему ничего не грозит, но это выглядело бы как попытка вымолить пощаду, как слабость, и тогда у Ле Сура были бы все основания презирать его. Роланд был слишком горд для этого.

– Не затруднит ли вас, – спокойно произнес он, – сделать мне маленькое одолжение, если вы и вправду меня застрелите? Кстати, в таком случае советую вам придерживаться истории про снайпера, звучит она правдоподобно. Так вот, у меня в кармане вы найдете зажигалку, которую когда-то сделал для меня один из моих солдат. Прошу вас переслать ее моему сыну и сообщить ему, что я попросил вас это сделать. Я хочу, чтобы он знал: я думал о нем. Это все.

– Вы просите меня об одолжении?

– Что в этом такого? Убив меня, вы отомстите за отца. Счеты между нами будут улажены. У вас нет причин отказываться проявить каплю доброты по отношению к моему сыну.

– Даже перед лицом смерти не можете отказаться от позы. – Ле Сур мрачно смотрел на него. – Вы не произвели на меня впечатления, месье виконт. Вы всего лишь играете роль. Здесь, посреди этой пустыни духа, вы разыгрываете роль, которая принадлежит… – Он не сразу нашел нужные слова. – Великой иллюзии. Она абсурдна. Должно быть, вы верите, будто на том свете Бог при виде вас вежливо прикоснется к шляпе, как какой-нибудь король-солнце.

Роланд де Синь промолчал. Даже если он был согласен с Ле Суром, говорить ему об этом он не собирался.

Ле Сур прицелился. Роланд ждал.

– Черт, – сказал Ле Сур.

А потом развернулся и скрылся среди деревьев, так и не нажав на курок.

1918 год

Джеймс Фокс задумчиво глядел на молодую женщину, которая сидела напротив его рабочего стола.

Был ноябрь. Как обычно, в кабинетах фирмы «Фокс и Мартино», где он теперь был старшим партнером, царила почти могильная тишина. Лишь изредка она нарушалась приглушенными звуками из окна, выходящего на узкую аллею недалеко от Чансери-лейн. В камине тихо посвистывал горящий уголь.

Девушка явилась без предварительной договоренности и попросила о встрече со старшим партнером. У Фокса в тот момент не было совещания. Услышав же имя посетительницы, он догадался, кто она такая, и попросил секретаря пригласить ее.

Ее наряд был деловым, почти строгим: белая блузка, простая нитка жемчуга, темно-серые жакет и юбка. Темные волосы она подобрала кверху и спрятала под скромной шляпкой. Все правильно, ведь страна по-прежнему находится в состоянии войны. Но дороговизна ткани выдавала тот факт, что девушка принадлежит к классу крупной буржуазии.

Фокс нашел ее довольно красивой: большие фиалковые глаза, грациозные движения. Действительно ли в ней сказывается французская кровь, или ему это только кажется из-за того, что он о ней знает? Звали ее Луиза.

– Чем могу быть полезен? – спросил он.

– Вы ведете дела нашей семьи. И, как я понимаю, уже довольно давно.

– Это так. Впервые в нашу фирму, возглавляемую тогда моим отцом, обратился еще ваш дед.

– Значит, вы бы знали, если бы я была приемной дочерью.

– Не обязательно. – На его лице не дрогнул ни единый мускул.

– А я думаю, вы знаете. – (Он промолчал.) – Моя мать рассказала, что меня удочерили. Рассказала, когда мне исполнилось шестнадцать лет.

– Вот как?

– Она не хотела ничего говорить, даже тогда. А я ни о чем не догадывалась, пока не подслушала разговор двух близких друзей моих родителей. Они говорили о нашей семье, и один сказал, что меня удочерили, но я об этом не знаю. Что скажете теперь, мистер Фокс?

– Когда клиенты интересуются нашим мнением, мы обычно рекомендуем не скрывать от детей, если тех усыновили. Все поступают по своему усмотрению. Но даже если вас удочерили, я не совсем понимаю, почему вы пришли ко мне.

– Когда я стала расспрашивать об этом маму, она очень расстроилась. Потом она сказала, что они с отцом удочерили меня, потому что очень любили меня, а настоящие мои родители меня не любили и не хотели. Конечно, сначала я ужасно огорчилась. Понимаете, помимо прочего, мне неприятно было услышать, что настоящие родители отказались от меня. Но теперь я думаю, мама так сказала потому, что хотела, чтобы я любила ее, а не тех людей, которых я никогда не знала.

– Полагаю, у вас было счастливое детство и хороший дом.

– Да, разумеется.

– И ваши близкие любили вас, как и положено хорошим родителям, так?

– О да.

– Родителям тоже нужно, чтобы их любили. Даже если все, что вы говорите, верно, то я бы посоветовал вам подумать о чувствах вашей матери. Возможно, она боится, что вы будете меньше ее любить. Вы, конечно же, не желаете причинить ей боль.

– Но мне все равно хочется знать, правду ли она мне сказала.

– Бывает, что у людей рождается ребенок, которого они не в состоянии воспитывать и содержать, и причины этого могут быть самыми разными. Совсем не обязательно дело в отсутствии любви. Порой отказаться от ребенка их вынуждают объективные обстоятельства. Кем бы ни были ваши биологические родители – при условии, что вы правы, – совершенно очевидно, что они приложили массу усилий, дабы вы росли в наилучших условиях. Вероятно, они сами не могли бы дать вам ничего подобного.

– Разве человек не должен всегда знать правду?

– Я, как адвокат по семейному праву с тридцатилетним опытом, – улыбнулся Фокс, – иногда хочу, чтобы люди знали правду, а иногда не хочу этого. Так что если вы пришли ко мне за советом, то вот что я вам скажу: проявите доброту по отношению к вашим родителям, которые дали вам дом и любовь, и забудьте обо всем остальном.