Будапештский нуар - Вилмош Кондор

Пятьсот пенгё – это крупное вложение. Тот, кто платит столько денег за девушку, должно быть, обслуживает серьезных клиентов. И уж точно клиенты ложатся в постель с женщинами не в комнате для прислуги в какой-нибудь квартирке Терезвароша. Гордон слукавил бы, если бы сказал, что в девушке не было ничего особенного. Но одно он знал наверняка: что бы он ни выяснил, если вообще выяснит хоть что-то, это будет неприятно, и велика вероятность того, что написать об этом он не сможет. Потому что, даже найди он девушек, ни одна газета не согласится опубликовать статью. И все же…

– Как ты похож на отца. – Мор плюхнулся рядом с Гордоном и поставил перед собой корзинку с яблоками.

– Опять яблочное варенье, дедушка?

– Оно самое! – Лицо старика просияло. – Ты только глянь, какие красивые! Восемнадцать филлеров за килограмм. Так что я купил сразу пять.

– Опять будете экспериментировать.

– Буду, как же!

– Беды стрястись не должно. Правда, все говорят, что из яблок нельзя приготовить варенье, в лучшем случае получится соус.

– Видишь, дорогой мой, какая непростая задача!

– Помните, в прошлый раз вы готовили варенье из каких-то лесных ягод, которые собрали на Швабской горе?

Мора передернуло, и он отмахнулся:

– Не волнуйся. Тогда тоже никакой беды не стряслось.

– Дедушка, вы три дня не выходили из туалета.

– Ну… Зато как вкусно было!

– Раз уж мы все равно болтаем, скажите мне, как сильно нужно ударить человека в живот, чтобы тот скончался?

Старик повернулся к Гордону и пристально посмотрел в глаза:

– Все-таки сходил к патологоанатому.

Внук кивнул.

– Основательно, – ответил старик. – Нужно нанести очень сильный удар по животу, чтобы жертва умерла.

– Пазар тоже так сказал.

– Только нужно знать, куда бить и с какой силой, – продолжил Мор.

– Вы хотите сказать, что если я, скажем, со всей силы ударю кулаком женщину, то…

– Я хочу сказать, сынок, что тот, кто нанес удар, бил не впервые. Вероятность, что это вышло случайно, очень мала.

Гордон закрыл блокнот и убрал ручку.

– Слушай, а скажи, – Мор откинулся на спинку скамейки, – ты все же лучше знаешь современный мир. Что ты думаешь об этом Дарани?

– А что мне думать? Политик. Возможно, у него получится обуздать Партию национального единства, а возможно, и нет.

– А если не получится? – Старик посмотрел на Гордона.

– Вы же знаете, что Кристина летом была в Берлине? – спросил тот.

Мор кивнул:

– Она какие-то рисунки готовила на Олимпиаду.

– Что-то в этом роде. Так вот, там она встретилась с человеком по имени Гюнтер, который раньше работал в полиции. Был следователем. Он занимался поисками пропавшего человека. Не спрашивайте, где они познакомились, – ответил Гордон на вопрос, промелькнувший в глаза старика. – У Кристины никогда нельзя ничего узнать. Короче говоря, Гюнтер взял Кристину и повел гулять по Берлину. Показал ей, как на Александерплац антисемитские плакаты меняют на олимпийские. Один человек из этого немецкого руководства навещал Гёмбёша в санатории под Мюнхеном. Звали его Рудольф Гесс. Вы что-то о нем слышали?

Мор отрицательно покачал головой.

– Раньше он был секретарем Гитлера и редактором «Майн кампф». Этот человек передавал премьер-министру личные поздравления Гитлера. И если помните, не так давно на одном из собраний Партии национального единства довольно вдохновенно прозвучала песня Хорста Весселя. А потом на Фёлдеша завели дело о шпионаже.[16]

– Что это за дело?

– Партия национального единства поручила Ласло Фёлдешу-Фидлеру следить за политиками и писать на них доносы. Помните, кто посетил Будапешт с дружеским визитом почти две недели назад? Министр иностранных дел Нейрат и Геббельс. Последнего принимал сам Каня. Конечно, встреча носила исключительно личный характер. И почти две недели назад министр внутренних дел Козма ввел запрет на массовые собрания.

Гордон все больше и больше заводился. Перечислял и перечислял:

– А речь Гитлера в конце сентября? Что, если бы у Германии были колонии и сырье, они могли бы позволить себе роскошь демократии? Роскошь демократии? – возбужденно повторил Гордон. – Демократия – это не роскошь.

– В Америке, сынок, у тебя было все иначе. А тут…

– Что Гёмбёш постоянно делал в Риме? Охотился с Муссолини?

Мор развел руками:

– К чему ты клонишь?

– Как называется площадь, на которой вы живете?

Старик тихо ответил:

– Площадь Адольфа Гитлера. Но Дарани потом…

– Что Дарани потом? Вы считаете, что он сможет противостоять хищникам партии? Эта страна перейдет даже на сторону Сталина, если тот пообещает вернуть Трансильванию и юг Чехословакии. Англичане только языком треплют, им ничего не стоит поддержать идею о пересмотре положения. То ли дело немцы. Им поверят, они доведут дело до конца.

– Сынок, не важно, чью сторону мы займем, – тихо произнес Мор. – Все лучше стада коммунистических свиней. Все что угодно.

– Разве? – Гордон посмотрел на старика.

– Да, – кивнул Мор. – Ты не был дома в 19-м году. Ты не видел, что происходило. Не только в Пеште, но даже у нас, в Кестхее.[17]

Гордон промолчал, последнее предложение Мора повисло в воздухе. Старик вздохнул, вытянулся и встал.

– Меня ждет яблочное варенье, – сказал он, взял корзинку и пошел домой.

Гордон быстрым шагом поднялся в редакцию, одним махом напечатал оба интервью и положил на стол Лукача. Настенные часы показали полседьмого. Спешить некуда. Они с Кристиной договорились поужинать в «Аббации» в семь.

Трамваи не ходили, город как будто погрузился в летаргический сон. В кофейне «Нью-Йорк» окна были зашторены, изнутри едва доносился шум. На Большом кольцевом проспекте время от времени появлялся мальчишка на велосипеде, который в бешеном темпе перевозил киноленту из одного кинотеатра в другой.

Официант в «Аббации» усадил их за тот же стол, что и обычно. В кофейне было всего несколько человек. За теми столами, где сидели гости, велись тихие беседы, официанты не могли найти ничего лучше, чем, сидя на стульях около кухни, читать газеты или разгадывать кроссворды, двое даже играли в карты. Кристина пришла чуть позже семи. Гордон с нескрываемой гордостью наблюдал, как мужчины провожают девушку взглядом. Ее одежда не была вызывающей, взгляд тоже, тем не менее она умела зайти так, как не многим было дано. Гордон отодвинул для нее стул, Кристина сняла шляпу, перчатки и кивнула официанту, который стоял около кухни готовый броситься к гостям по первому зову. Высокий и стройный молодой человек так быстро оказался перед столиком, как будто проскользнул по льду.