Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

своими лучшими друзьями. Затем рейхстаг, возмущенный одним неловким пассажем из интервью кайзера «Дейли телеграф», запретил ему высказываться на тему международных отношений. Канцлер Бюлов, встав на сторону депутатов, фактически предал Вильгельма. И в довершение всего глава военного кабинета генерал Дитрих фон Гюльзен-Хесслер умер прямо на глазах у кайзера, в разгар веселых дурачеств на дворцовой вечеринке.

Все эти события поразили Вильгельма до глубины души и стоили ему седых волос. Придворные и министры жаловались, что с ним трудно стало общаться. Некоторое время кайзер даже подумывал об отречении, но в конце концов ограничился тем, что отправил в отставку Бюлова, заменив его Бетманом-Гольвегом.

Бюлов оставил своему преемнику нечто вроде политического завещания: «Мы теперь в качестве морской державы уже настолько сильны, что даже для Англии было бы небезопасно без нужды с нами связываться… Всякий серьезный конфликт был бы для нас борьбой не на живот, а на смерть, причем мы поставим на карту огромные ценности. От войны мы ничего не выиграем. Насильственное присоединение датчан, швейцарцев, голландцев или бельгийцев только дураку могло бы прийти в голову. Расширение империи на восток было бы не менее рискованно. У нас уже достаточно поляков… Нам не следует форсировать наше судостроение!.. Франция была и останется элементом беспокойства… Если Франция откажется от этих неестественно тяжелых вооружений, видя, что в военном отношении нас все равно нельзя опередить, то тогда будет создана возможность для продолжительного мира… Другая политика была бы возможна лишь в том случае, если бы мы хотели превентивной войны, но такая война была бы преступлением, потому что… время работает на нас».

Новый канцлер – исполнительный бюрократ, и сам любивший менторским тоном изрекать поучения, – меньше всего нуждался в посторонних советах. Он не был сторонником войны, хотя не исключал из своего дипломатического арсенала шантаж, давление и угрозы. Но между ним и кайзером не возникло доверительных отношений. В 1909 году Вильгельм как будто потерял опору под ногами. С этого времени, по многочисленным свидетельствам современников, военная партия при дворе значительно усилила свое влияние, тогда как кайзер все больше утрачивал самостоятельный взгляд на вещи.

XII

В середине сентября 1908 года внимание русской и европейской прессы вновь было приковано к Берлину, где 17-го числа должен был начать работу межпарламентский конгресс в защиту мира. Накануне в германскую столицу прибыло 920 делегатов из всех конституционных стран Старого и Нового света. Среди них были выдающиеся политические деятели, ученые, министры, сенаторы, профессора, публицисты. Председатель американской группы поднес германской от имени парламента Соединенных Штатов роскошное знамя с надписью «Мир на земле». Вечером 16-го в рейхстаге было назначено чествование съехавшихся делегатов, на которое были приглашены представители иностранной и местной печати.

А утром того же дня, в старинном моравском замке Бухлау[33], живописно возвышающемся на узком гребне поросшей березняком горы, состоялась встреча австрийского и русского министров иностранных дел. Переговоры проходили в обстановке абсолютной секретности, на них не были допущены не только журналисты, но даже другие лица из дипломатических корпусов обеих стран. Более того, в полном неведении о действиях своих министров пребывали императоры – дряхлевший Франц-Иосиф I и Николай II, находившийся на пике возраста акме[34]. Это не значило, впрочем, что Эренталь и Извольский шли против воли своих государей – наоборот, они надеялись, что предугадывают ее.

Замок Бухлау принадлежал австрийскому послу в Петербурге графу Леопольду фон Берхтольду, который любезно предоставил его для свидания высокопоставленных гостей.

С давних времен одной из главных достопримечательностей замка была Черная Пани – привидение жены одного из прежних его владельцев. Но 16 сентября 1908 года эту даму в замке никто не видел. Вместо нее по полутемным коридорам, увешанным фамильными портретами, бродила другая тень – призрак большой европейской войны.

Дело напрямую касалось раздела наследства «первого больного человека Европы», как на дипломатическом языке того времени называлась Османская империя. «Вторым больным» считалась сама Австро-Венгерская монархия, и она хотела поправить свое здоровье за счет безнадежного соседа.

Возглавлявший австрийскую внешнюю политику барон Алоиз фон Эренталь намеревался вести большую игру. Страсть к крупным сделкам, видимо, была у него в крови. По слухам, среди его предков числился некий Лекса – удачливый торговец зерном, в 1828 году облагороженный фамилией Эренталь (Aehrenthal, дословно «долина злаков») и баронским титулом, но так и не сбривший пейсы. Отец Алоиза возглавлял солидный банк.

Сын этих почтенных людей, смолоду избравший дипломатическое поприще, не прочь был разыграть роль нового Меттерниха[35]. В основе европейской политики, по его убеждению, должна была лежать монархическая солидарность против революции. К сожалению, с одной из монархий – российской – у Австрии имелись взаимоисключающие интересы на Балканах. Дабы уладить эти разногласия, в 1903 году, на встрече Николая II с Францем-Иосифом в Мюрцштеге, обе стороны заявили об отказе от намерения каким-либо образом изменить здесь status quo.

Барон Эренталь до своего назначения в 1906 году министром иностранных дел семь лет провел в Петербурге, исполняя обязанности посла. Во многом благодаря ему Австрия заняла по отношению к России дружественную позицию во время русско-японской войны и революционной смуты 1905—1907 годов. В высших дворцовых сферах Эренталь был «Persona Gratissima», за ним закрепилась репутация «русофила». Несмотря на это именно он выступил могильщиком австро-русского соглашения.

Барон непременно хотел войти в историю человеком, прирастившим Австро-Венгерскую империю новыми землями. Благо за державой Габсбургов были давно «забронированы» две провинции – Босния и Герцеговина. Австрийцы заняли их согласно XXV статье Берлинского трактата 1878 года. С тех пор эти территории находились во «временной оккупации» Австрии, формально оставаясь в составе Османской империи.

Изначально было понятно, что Австрия добровольно не выпустит из рук захваченную добычу. Но для официального признания за ней новых приобретений требовалось коренное изменение международной обстановки. Такой момент наступил в июле 1908 года, когда в Турции произошел государственный переворот. Старый султан Абдул-Гамид II был отрешен от управления, и власть на следующие десять лет перешла к правительству младотурок – либеральных националистов, ядро которых составляли молодые офицеры, члены тайного общества «Единение и прогресс». Они хотели европеизировать Турцию и воссоздать единство страны на началах строгой централизации. Однако часы Османской империи были уже сочтены, и действия младотурок только ускорили распад некогда могущественного государства.

Новое турецкое правительство объявило о своем намерении провести выборы во всех областях Османской империи, включая Боснию и Герцеговину, где немедленно оживились националистические настроения. Это обстоятельство побудило Эренталя предпринять решительные меры по превращению «временной оккупации» в вечное владение.

Задуманный им план требовал