Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

обстоятельной дипломатической подготовки. Помимо открытой конфронтации с Турцией, перед Эренталем стояло еще несколько затруднений. Преобладающим населением Боснии и Герцеговины были сербы. Когда в 1878 году австрийцы оккупировали эти земли, Сербия не выказала ни малейшего неудовольствия. Правившая в ней тогда династия Обреновичей вела откровенно проавстрийскую политику, за что заслужила лютую ненависть в народе. В 1903 году недовольство вылилось в заговор. Последний Обренович, король Александр I, был зверски убит[36], и на престол взошел Петр I из династии Карагеоргиевичей. Он был очень популярен в народе и считался другом России. Его мечтой было увидеть Боснию и Герцеговину в составе Великой Сербии.

Барон Эренталь не собирался учитывать сербские мечтания. Он был готов применить против Сербии военную силу, но для этого требовалось заручиться поддержкой России. Многолетнее знакомство с петербургской дипломатической кухней давало ему основанию думать, что он справится с этой задачей.

Наконец, присоединение Боснии и Герцеговины не могло состояться без согласия других европейских государств, гарантирующих исполнение условий Берлинского трактата. Эренталь надеялся, что могучий союзник Австрии – германский кайзер Вильгельм II поможет удержать их от враждебных шагов.

Таковы были обстоятельства, при которых предприимчивый барон вступил в переговоры со своим русским коллегой.

Министр иностранных дел Российской империи Александр Петрович Извольский являл собой тип либерального русского барина, англофила по привычкам и пристрастиям, прекрасно начитанного, блестяще владеющего искусством остроумной салонной беседы. Его породистая внешность, слегка надменный взгляд уверенного в себе человека производили известное впечатление даже на высокопоставленных особ. Английский король Эдуард VII признавал русского министра дипломатом «большого стиля». Впрочем, не было недостатка и в тех, кто отзывался о нем как о позере. Сам Александр Петрович был о себе весьма высокого мнения и, не скупясь, раздавал своим иностранным собратьям нелестные эпитеты, – так, французского министра иностранных дел он называл «человеком универсальной некомпетентности».

Руки Извольского были связаны особой статьей австро-германо-русского соглашения 18 июня 1881 года (документа времен «Союза трех императоров»), которая давала Австро-Венгрии право аннексировать Боснию и Герцеговину «в то время, когда найдет это нужным». Таким образом, формального повода для протеста у России не было. Более того, в российском внешнеполитическом ведомстве полагали, что австрийскую аннексию «нельзя признать неблагоприятной» для русских интересов, ибо она приведет к «окончательному перевесу в австро-венгерской монархии славянского элемента с прибавкой к существующей уже там значительной пропорции православных сербов, издавна нам сочувствующих». Однако Извольский не собирался делать Австрии подарка, полагая, что за лояльность в боснийском вопросе Россия вправе потребовать существенной компенсации, – а именно, согласия на свободный проход для русского черноморского флота через проливы.

Со времен Крымской войны 1853—1856 годов Черное море имело статус mare clausum[37]. Константинопольские проливы были закрыты для военных судов всех стран. Русские государственные деятели, в общем, смирились с тем, что на страже русского черноморского побережья стоит «швейцар в турецкой ливрее».

Но затем события русско-японской войны, когда русскому командованию не удалось усилить 2-ю Тихоокеанскую эскадру З.П. Рожественского кораблями Черноморского флота (прежде всего из-за позиции Англии, настоявшей на неприкосновенности режима проливов), показали, что дальнейшее сохранение существующего положения вещей противоречит русским интересам.

Интерес к черноморской теме подогрела и нашумевшая статья П.Б. Струве «Великая Россия», напечатанная в январе 1908 года в «Русской Мысли». Касаясь внешнеполитического положения Российской империи, Струве утверждал, в частности, что дальнейшая русская экспансия на Дальнем Востоке и в Азии не имеет больших перспектив, поскольку не подкреплена культурным влиянием. По его мнению, Россия должна сосредоточить всю свою мощь на ином направлении.

«…Для создания Великой России, – писал Струве, – есть только один путь: направить все силы на ту область, которая действительно доступна реальному влиянию русской культуры. Эта область – весь бассейн Черного моря, то есть все европейские и азиатские страны, «выходящие» к Черному морю.

Здесь для нашего неоспоримого хозяйственного и экономического господства есть настоящий базис: люди, каменный уголь и железо. На этом реальном базисе – и только на нем – неустанной культурною работой, которая во всех направлениях должна быть поддержана государством, может быть создана экономически мощная Великая Россия…

Основой русской внешней политики должно быть, таким образом, экономическое господство России в бассейне Черного моря. Из такого господства само собой вытечет политическое и культурное преобладание России на всем так называемом Ближнем Востоке».

Младотурецкая революция придала новую остроту вопросу о проливах. В Петербурге многие были настроены на то, чтобы воспользоваться неопределенностью положения в Турции. Серьезно рассматривались планы вооруженного захвата проливов. Но по зрелому размышлению, на особом правительственном совещании с участием военных 3 августа 1908 года было признано, что в настоящее время «мы не готовы на какие-либо самостоятельные выступления, что дело вооруженного завладения Босфором приходится временно отложить и пока заняться разработкой подробного плана действий о мирном занятии Босфора без объявления войны Турции»[38].

Следуя этой рекомендации, Извольский вступил в переписку с Эренталем, которая, в конце концов, и свела двух министров в замке Бухлау.

И вот они сидели напротив друг друга в Большом Рыцарском зале с высокими готическими сводами – двое немолодых уже мужчин с вполне мирной наружностью, готовые скрестить в дипломатическом турнире весь арсенал профессионального оружия – лесть, лживые обещания, скрытые угрозы.

Переговоры продолжались до вечера с перерывом в середине дня на завтрак и кратковременную прогулку в экипаже по окрестностям. Из соображений секретности решено было не вести стенограммы, а удовлетвориться устным, «джентльменским» соглашением. Впоследствии оба министра передавали суть состоявшейся между ними беседы с большими расхождениями. Со слов Извольского, «после весьма жаркого спора» состоялась полноценная сделка, где стороны взяли на себя твердые обязательства: Австрия получала Боснию и Герцеговину, Россия – согласие на пересмотр вопроса о Дарданеллах; оба вопроса должны были решиться на европейской конференции. Эренталь же утверждал, что никакого уговора не было, а имело место лишь обещание дружественной поддержки притязаний России на конференции, если таковая состоится. Попутно стороны согласились признать полную независимость Болгарии, формально все еще находившейся под турецким суверенитетом.

Расставшись с русским гостем, барон Эренталь тем же вечером выехал в Вену, а Извольский, переночевав в Бухлау, наутро отправился в дипломатическое турне по Европе с целью прощупать позицию ведущих держав. Очевидно, каждый из государственных мужей покинул замок в глубоком убеждении, что сумел навязать собеседнику свою точку зрения.

В последующие две недели настроение Извольского улучшалось день ото дня. В Германии и Италии у него состоялись две важные встречи – с Вильгельмом фон Шёном, статс-секретарем германского ведомства иностранных дел, и с итальянским министром иностранных дел Томмазо Титтони. Вопреки опасениям Извольского, ни тот, ни другой не