Узда для Троцкого. Красные вожди в годы Гражданской войны - Сергей Войтиков

Воспоминания В.Д. Бонч-Бруевича хороши главным образом с литературной точки зрения. Символично, что этого старого большевика и знают до сих пор только потому, что он стал основным создателем Государственного литературного музея, одним из отцов-основателей Российского государственного архива литературы и искусства. Отнюдь не зря, если верить ленинскому управделами, сам Г.В. Плеханов говорил В.И. Ленину, что В.Д. Бонч-Бруевич обладал «очень хорошим знанием языка».

В.Д. Бонч-Бруевич относился к тому типу «революционеров», которые очень быстро почувствовали себя новой аристократией и усвоили замашки, достойные царской камарильи. Так, В.Д. БончБруевич, оппонируя бывшему товарищу прокурора республики Н.С. Каринскому, заявил, что последний «даже был принят (великая честь! — С.В.) мною в Кремле». Очень мило, что в мемуарах демократичный «Бонч» не забыл упомянуть «няню […] дочери Ульяну Александровну Воробьеву, простую вологодскую крестьянку». Несмотря на то, что в политики В.Д. Бонч-Бруевич никогда не рвался и всю жизнь просидел в ленинских канцеляристах, в годы Гражданской войны он, тем не менее, осуществлял важные функции по организации правительственного аппарата и информированию вождя о происходящем в большевистской партии и Советском государстве во время его болезней. Будто бы даже В.И. Ленин сказал В.Д. Бонч-Бруевичу: «необходимо создать мощный аппарат Управления делами Совета народных комиссаров, т. к., несомненно, и в первые дни, пожалуй, и долгое время в наше Управление со всех сторон будут стекаться всевозможные дела. Берите все это в свои руки, имейте со мной непосредственное постоянное общение, т. к. многое, очевидно, придется разрешать немедленно, даже без доклада Совету народных комиссаров или сношения с отдельными комиссариатами». Причем вождь просил своего главканцеляриста «обращаться к нему только в самых важнейших случаях», хотя, естественно, важнейшие бумаги и распоряжения неизменно направлялись В.И. Ленину на визу или прямое утверждение. В.Д. Бонч-Бруевич настоял на том, чтобы был заведен его ежедневный доклад обо всем сделанном Управлением делами Совнаркома. Вверенный В.Д. Бонч-Бруевичу вспомогательный аппарат «все более укреплялся, хотя число работающих в нем было очень невелико», поэтому при всех своих многочисленных «достоинствах» воспоминания В.Д. Бонч-Бруевича — источник крайне важный, поскольку их автор был человеком исключительно информированным.

На литературной и архивной деятельности сосредоточились представители старших возрастных групп революционеров (к примеру, М.С. Ольминский, Д.Б. Рязанов; позднее, в 1924 г., постарев и потеряв многолетнего патрона, — В.Д. Бонч-Бруевич). В частности, М.С. Ольминский, который к тому времени стал в партии пророком Мафусаилом, писал своему брату Николаю: «По-видимому, мне поручат большую работу по собиранию, обработке и изданию исторических материалов (по истории революционного движения, между прочим — разработку архива Департамента полиции). Это меня очень заинтересовало, и, если дадут, то я охотно примусь за работу» (9 августа 1920 г.); «Нам, старикам, действительно не по силам участвовать в строительстве нового, а больше подходят такие дела, как архивное, библиотечное и т. п.» (22 декабря 1920 г.). У В.Д. Бонч-Бруевича с литературной и архивной деятельностью все сложилось наилучшим образом. Воспоминания о В.И. Ленине в годы Гражданской войны сохранились прекрасно и во многих вариантах — на любой вкус и уровень информированности. Выбрать можно любой, не забыв после употребления принять антидот: заглянуть в архивные документы.

Написанные в первом варианте еще в 1919 г., во втором — в середине 1920-х — начале 1930-х гг. и опубликованные лишь частично воспоминания И.И. Вацетиса содержат ценные сведения по истории организации подавления левоэсеровского выступления в Москве, создании в условиях ранения В.И. Ленина Реввоенсовета Республики, организации Совета Обороны после выздоровления вождя мировой революции и «заговоре в Полевом штабе» Реввоенсовета Республики, главным арестованным по итогам которого оказался первый советский Главком собственной персоной. Подчеркнем, что в воспоминаниях отличавшегося кристальной честностью латышского полковника, который был, выражаясь языком Екатерины Великой, «очень [толст] и так же тяжел умом, как и телом», содержатся уникальные сведения о расстановке сил в ЦК РКП(б) осенью 1918 года.

Воспоминания партийцев-эмигрантов — Л.Д. Троцкого, Г.А. Соломона и др. — содержат резко-негативные оценки «коллективного руководства» 1920-х гг., сталинской и в ряде случаев ленинской модели партийно-государственного устройства. По сути это воспоминания, постфактум оправдывавшие политические и карьерные неудачи их авторов. С подобными мемуарами следует быть осторожными постольку, поскольку, как отмечается в новейших исследованиях, «тенденциозность и социальная заданность многих мемуаров является одной из важнейших причин создания новых мифов по историко-партийной проблематике, которые […] в современных условиях получают широкое распространение». Однако и в них содержится много ценной информации.

Подготовленные в эмиграции в конце 1920-х гг. в качестве орудия политической борьбы изощренно-тенденциозные «воспоминания» Л.Д. Троцкого — источник лукавый и неоднозначный.

Основываясь на поздних (и, кстати, безрезультатных, как доказал в фундаментальной монографии о ленинском «Политическом завещании» источниковед В.А. Сахаров) попытках сближения с ним болевшего В.И. Ленина, Л.Д. Троцкий пытался изобразить себя верным сподвижником вождя мирового пролетариата, каковым не был никогда. За редкими исключениями (из серии эпизода с разногласиями в ЦК по вопросу о летней 1920 г. кампании советско-польской войны), в воспоминаниях Л.Д. Троцкого невозможно найти сколь-нибудь объективную информацию ни об эволюции высших большевистских органов, ни о расстановке сил в партии, ни тем более о борьбе за власть в ней. По сути последний аспект сводится к борьбе самого Л.Д. Троцкого с И.В. Сталиным. Мемуарные сведения Л.Д. Троцкого о взаимоотношениях вождей в годы Гражданской войны, внешней и внутренней политике Советской России и даже организации Красной армии нуждаются в тщательнейшей проверке. Следует подчеркнуть, что особую ценность представляет не та информация, которую можно найти в «мемуарах», а та информация, которая в «Моей жизни», небезосновательно названной сталинцем Л.М. Кагановичем брошюрой «гнусной и хвастливой», начисто отсутствует. Симптоматично, что акцентируя внимание читателя на создании советских вооруженных сил в качестве председателя Реввоенсовета Республики, Троцкий никак не раскрывает обстоятельства создания этого самого Совета. Заговор умолчания, как будет показано в настоящей монографии (см. главы 3 и 4 Раздела И), объясняется именно тем, что создание РВСР преследовало прежде всего политические, а не военные цели.

Наименее однозначно оцениваются в историографии воспоминания первого советского невозвращенца Г.А. Соломона (Исецкого) — большевика со сложным характером и непростой судьбой. Первоначально создается впечатление, будто правды в источнике практически нет, однако архивные документы и официальные выступления большевистских вождей на партийных форумах во многом подтверждают оценки, данные советским невозвращенцем. В распоряжении исследователей — доказательства тесного сотрудничества Г.А. Соломона с Л.Б. Красиным, авторитета Соломона как ответственного советского работника и наличия партийных лиц, крайне незаинтересованных в его нахождении на руководящей работе. 9 июля 1919 г. Организационное бюро ЦК РКП(б) приняло было решение о переводе Г.А. Соломона в Наркомат торговли и промышленности РСФСР именно по личному обращению Л.Б. Красина: «В ЦК РКП. Прошу об откомандировании товарища Г.А. Соломона на ответственную работу в К[омиссариа]т торговли и промышленности, причем т. Соломон будет одновременно работать также и в К[омиссариа]те путей сообщения. Наркомпуть Красин». Но уже 16 июля Оргбюро было вынуждено объясняться с Л.Б. Красиным, направившим запрос о причинах невыполнения решения сокращенного состава ЦК об откомандировании Г.А. Соломона: «ввиду отсутствия в Москве товарищей], знающих т. Соломона, вопрос о нем остается временно открытым. Просить т. Красина дать ЦК все имеющиеся у него сведения о т. Соломоне для передачи их в комиссию, которая сможет дать материал для окончательного решения вопроса о т. Соломоне». Таким образом, или рекомендации Л.Б. Красина оказалось недостаточно, или у Г.А. Соломона нашлись-таки недоброжелатели, весьма незаинтересованные в его назначении на потенциально хлебную работу в Наркомате торговли и промышленности РСФСР. Из стенограмм заседаний Пленумов Центрального комитета и материалов Центральной контрольной комиссии середины 1920-х гг. следует, что информация о коррупции в наркомате и его подразделениях, содержащаяся в воспоминаниях Г.А. Соломона, стопроцентно соответствует действительности. Л.Б. Красин, вопреки свидетельствам Г.А. Соломона (не даром, судя по истории руководящего ядра «партии нового типа», воистину нет злейших врагов, чем вчерашние друзья), оставался на высоте положения, однако негативная характеристика личных и профессиональных качеств члена коллегии Наркомата рабоче-крестьянской инспекции И.Э. Гуковского, данная Г.А. Соломоном, частично подтверждается источниками: в частности, дело Верховного трибунала ВЦИК в отношении этого большевика было прекращено 19 сентября 1921 г. лишь «в виду смерти т. Гуковского».[20] Объективность вызывающих отвращение описаний быта жителей 2-го и 3-го домов Советов отчасти подтверждают документы партийных ячеек этих домов, отложившиеся в Центральном архиве общественно-политической истории Москвы, а также фрагмент стенографического отчета выступления на большевистском форуме Н.И. Бухарина — о «братве» эпохи военно-коммунистического периода […] со «славными» традициями “шапки набекрень” и “плюй везде, куда хочешь”». Не лишним будет заметить, что отнюдь не из воздуха были взяты М.А. Булгаковым всем известные образы «Собачьего сердца».