Человек из Оркестра - Галина Муратова

девочку. Просто сгреб их в свои сильные руки. И они уже вместе пошли в сторону этих самых атлантов, куда все туристы так стремились. По объятиям и тесноте, в которой шли они, Нинон поняла, что это, конечно же, жена его и дочка.

Она не удержала своего любопытства и приблизилась к ним на возможное расстояние.

Семья говорила по-французски. Нинон не угадала. Он был французом. И еще она была в недоумении от облика его жены. Тоже мне, француженка — мятая вся какая-то, без красок — серая мышь.

Нинон глубоко выдохнула весь из себя воздух и перешла на другую сторону улицы, чтобы не видеть эту облезлую женщину рядом с предметом её влюбленности, пусть и случайной — незнакомца.

Нинон еще раз оглянулась на семью, туристическим шагом идущую по туристическому маршруту, а ее, Нинон, адресу — то есть месту жительства. Они уходили, и Нинон вдруг показалось, как она видит, что загнутые кончики его роскошных усов опустились слегка, поблекли.

Она пошла к себе домой и думала: «А если бы». Если бы этот роскошный француз был рядом с ней, то усы у него не ронялись бы никогда при встрече с ней.

Она бы всегда была в форме. Но честно думалось ей еще о том, что тень тогда от этого француза казалась приятной и прохладной. Но при воспоминании о ней теперь Нинон вздогнула, будто тень эта в бейсболке там, на переходе, была ледяной.

Пье-де-пульная тетрадь,

9 ноября 2020

Ремонт

Чтобы любить ремонт — нужно быть оригиналом. Большим и редко повторимым. Татьяна и была такой. Дело, наверное, было в проблемном детстве, жили они в маленькой квартирке, где отец семейства, чтобы как-то увеличить неучтенные квадратные метры, все надстраивал палати и антресоли таких размеров, где можно было лечь, поспать, как в вагоне поезда. У Татьяны было любимое место на палатях, из вкусно пахнущих свежих досок над окном, откуда хорошо был виден просторный двор, и легко читались события, случавшиеся там. Татьяна любила подолгу глазеть в эту прорезь в большой и немного тревоживший её мир.

Она подолгу лежала на этой верхотуре, потолки были высоченные, и была у нее возможность несколько свысока смотреть на родичей, пивших чай где-то глубоко внизу. Родичей было много, они были повсюду, и Татьяна, при первой возможности, сбегала от их суетных разговоров к себе на верхотуру, с книжкой или с учебником. Она и уроки наловчилась делать в своем «пенале», как насмешливо называл эти палати отец.

Сколько она помнит, отец всегда или что-нибудь строгал, красил, стучал молотком. И в квартирке их крошечной стойко держались запахи большого вечного ремонта или стройки.

Татьяне это вовсе не мешало, а наоборот — призывало ее к какому-то созиданию, к движению в нем, в этой жизни, в нужную сторону.

Не стало отца, и жизнь сразу окрасилась в прочные тона и полутона неустроенности.

И Татьяна первая сбежала. Правда, ей было немного жалко своей антресоли, она скучала по привычному виду из окна. Но тянуло к новому. И она сдалась охотно этому зову будущей своей жизни.

Дальше все было скучно и банально. Институт, замужество, развод, опять замужество и снова развод. Она, наконец, устала от этого однообразия жизненного, и однажды, после очередного развода, чтобы не впасть в уныние, вызвала ремонтников. И началась у Татьяны другая жизнь. Она поначалу оказалась совсем несозидательной, а разрушительной. Ремонтники вначале выломали все двери в комнатах, потом попытались сделать то же самое и с окнами. Слава Богу, Татьяна пришла в себя и остановила их в неумелой прыти.

Ремонтники исчезли, а Татьяна села на опрокинутое ведро посреди комнаты и заплакала от очевидной разрухи.

Ремонтники оставили после себя запах краски, старого дерева и ужаса, что это — навсегда.

Татьяна поплакала немного, а потом пришла к спокойной прекрасной мысли — надо все делать самой.

И она взялась за ремонт. И больше не отпускала его от себя. Сама все закупала, подбирала. Даже верстачок себе приобрела небольшой. Одна маленькая комнатка превратилась в склад строительных материалов. И в доме Татьяны вновь поселился звук и аромат большой стройки.

Ремонт никогда не кончался, и это только радовало Татьяну. Любой свой промах или ненужную лень, и нежелание участвовать в ненужном мероприятии, она объясняла просто: «Ох! Ремонт! Простите, некогда».

Иногда, на вопрос кого нибудь из свободных мужчин «не надо ли помочь?» она отвечала всегда «да». Это был тест на настоящность этого мужчины. Обычно большинство из них сразу исчезали после призыва поработать на импровизационном субботнике.

Но Татьяна не огорчалась вовсе, а наоборот — радовалась своей свободе, своему ремонту, и вовсе не собиралась его заканчивать.

Но её праздник неожиданно закончился приходом участкового. Его сопровождали соседи снизу.

— Вот! На вас жалоба…

И Татьяна вдруг впервые услышала, как ее ненавидит соседка, которую достал и мешает жить «запах краски и дров». Она так и сказала об элегантных досках, которые доставили вчера Татьяне из ремонтного магазина.

— И стучит, и стучит. И строгает. И так воняет. Весь дом в ее ремонте.

Участковый взял с Татьяны слово, что она поскорее закончит свой ремонт, и ушел.

Соседка сбежала вниз, грохнув сильно дверью своей квартиры.

Татьяну сильно огорчило вторжение в ее личную жизнь. Она, естественно, считала, что ремонт на всю жизнь — это ее личное дело, её пространство. И в него, это пространство, никак не вписывалась ни соседка, ни участковый.

Татьяна погрузилась в невеселые свои раздумья. С Ремонтом расставаться не хотелось, она с ним сроднилась, ужилась, как с родственником.

Конечно, от ремонта настоящего осталась одна видимость его. Нужно было только выбросить мусор строительный, банки с засохшей краской, да полы намыть. И живи себе. Но такая жизнь казалась Татьяне скучной и непосильной от этого.

Она залезла на любимые свои палати. Они были совсем не такие, как у отца, тогда, в детстве.

Вид из окна был скудный. Одни гаражи для машин. Пузатые автомобили, такие же пузатые их хозяева. На них было смотреть муторно.

Татьяна окинула весь свой дом строгим взглядом рассерженной хозяйки.

Но что-то нужно было делать. Решение пришло быстро и решительно.

Она решила переключиться на уборку своего жилья. Это тоже можно превратить в нескончаемый процесс.

Чтобы убрать здесь как полагается — нужно очень много потрудиться. Чтобы осмысленно убрать всё, повесить занавески, привести в порядок дубовый почерневший паркет, нужно много времени.

И за этот срок уборки и созидания прилежной жизни она так устанет,