Ракушка на шляпе, или Путешествие по святым местам Атлантиды - Григорий Михайлович Кружков

ранней смертью (от туберкулеза) он отослал другу пачку своих стихов с просьбой прочесть их и опубликовать — но только «если от того может произойти польза какой-нибудь отчаявшейся христианской душе», в противном же случае — сжечь. Так появилась одна из самых знаменитых книг в английской поэзии «Храм» (1633).

Приведу в качестве примера одно из стихотворений, вошедших в эту книгу:

Молитва

Молитва — Божий дух, живящий плоть,

Веселье церкви, праведников пир,

В земной опаре — истины щепоть,

Паломничество сердца в горний мир;

Ларь жизни, опрокинутый вверх дном,

Пересоздавшие себя уста,

Баллиста грешных, обращенный гром,

Таран, стучащий в райские врата;

Покой и нежность, радость и любовь,

В пустыне — манна, после стуж — апрель,

Наряд невесты, выбеленный вновь,

И Млечный Путь, и жаворонка трель;

Благоуханье, благовест со звезд;

Души, еще кровоточащей, рост.

В этом сонете, построенном, как список метафор, ярко проявляется приверженность Джорджа Герберта метафизической школе Донна. В первой строфе человек изображается как пассивное начало: Божий дух оживляет его косную плоть, небесная истина, как закваска в опаре, творит из него тесто, пригодное для выпекания доброго хлеба. Как робкий паломник, на крыльях молитвы он дерзает подняться в небо, приблизиться к Богу.

Но в начале второй строфы спокойное течение сонета сменяется нетерпением и уже не сдерживаемым страстным экстазом: молящийся переворачивает свою жизнь «вверх дном», его дотоле лживые и грешные уста пересоздают себя в молитве. И дальше, в третьей и четвертой строках, самое поразительное: он уже не робкий паломник, надеющийся войти в «горний мир»; он штурмует небо, как вражескую крепость, он надеется силой стяжать райское блаженство. Его молитва — баллиста, которой он бомбардирует эту крепость, таран, которым он хочет разбить райские врата и войти в обитель спасения. Знаменательна формула: «обращенный гром». Гром небесный, как средство вразумления грешников, всегда направлен сверху вниз; молитва, наоборот, направлена с земли на небо, но должна обладать такой же разрушительной силой, чтобы пробить стену рая, пробить, может быть, глухоту Того, кто не слышит вопль кающегося.

Смелая метафора! Для священника тем более. Но таков метафизический стиль, введенный в моду Джоном Донном: чем парадоксальней, чем рискованней, тем лучше. То же у Джорджа Герберта: во всем, даже в структуре его книги видна игра ума. Недаром, некоторые из его стихов «фигуративные», то есть имеют форму рисунков.

Как известно, среди английских поэтов было много лиц духовного звания. И что примечательно: весьма многие из них имели склонность к игре, к пародии и абсурду. Достаточно вспомнить того же Джона Скельтона — или Роберта Геррика — или Джонатана Свифта. Или — куда уж дальше ходить? — преподобного Чарльза Доджсона (он же Льюис Кэрролл).

Приход Герберта граничил с Уилтоном, одним из стариннейших городов Англии. Тысячу лет назад именно Уилтон, а не Солсбери был центром округи (а еще раньше — большого королевства бриттов), но с возведением собора в Солсбери он потерял всякое значение и превратился в заштатный, хотя и очень живописный городок. Здесь в XVI веке в усадьбе Уилтон-Хаус жила сестра знаменитого поэта Филипа Сидни графиня Пембрук, у которой он подолгу гостил. Здесь был написан знаменитый пасторальный роман Сидни «Аркадия», из которого Шекспир брал идеи и сюжеты, — книга не менее знаменитая, чем его же сонетный цикл «Астрофил и Стелла», породивший настоящий «сонетный бум» в 1590-х годах.

Обе книги опубликованы посмертно Мэри Сидни, несомненно, одной из самых образованных и талантливых женщин елизаветинского века, покровительницей поэтов. Она была замужем за Генри Гербертом, вторым графом Пембруком и, насколько мы знаем, именно при содействии графа, с которым Джордж Герберт был в отдаленном родстве, он получил приход по соседству с Уилтон-Хаусом.

Тут следует добавить, что старший сын Мэри Сидни Уильям Герберт, третий граф Пембрук, как и его мать, покровительствовал искусствам и даже был основателем одного из колледжей в Оксфорде — Пембрук-колледжа. Он же считается самым вероятным претендентом на роль Друга в шекспировских сонетах; его скандальная связь с фрейлиной королевы Мэри Фиттон (претенденткой на роль Темной Леди) закончилась отсидкой в тюрьме Флит. Именно ему — вместе с его младшим братом Филипом — издатели посвятили первое Полное собрание пьес Шекспира («Первое фолио», 1623).

Вот как всё вяжется вместе, как плетутся и переплетаются в причудливые узлы многие нити поэтических судеб, связанные всего лишь с несколькими милями английской дороги.

Пообедали мы в Брэдфорде-на-Эйвоне, еще одном чудесном городке, каких немало в Уэссексе. Река разделяет его на две половины, а соединяет элегантный мост, построенный при королеве Виктории в классическом, я бы сказал, истинно палладианском стиле. Говорят, что в Англии насчитывается не менее полудюжины рек, называемых Эйвон (что означает просто «вода» или «река» на языке бриттов), но этот Эйвон — тот самый, что протекает через шекспировский Стратфорд. Так что если бы Шекспир был нежеланным ребенком в семье, его запросто могли бы положить спящего в корзину и пустить по реке; и он плыл бы и плыл, пока бы его не заметили брэдфордские бабы, полощущие белье в реке, и не вытащили на берег. И он вырос бы в другом городе, хотя на берегу той же реки, и все равно стал бы тем гением, которого мы знаем. Только про него говорили бы не «Шекспир из Стратфорда-на-Эйвоне», а «Шекспир из Брэдфорда-на-Эйвоне», но это никак не помешало бы Бену Джонсону написать свой знаменитый панегирик и назвать Шекспира «sweet swan of Avon».

В Бате мы, прежде всего, осмотрели откопанные археологами римские термы (колонны, картины, статуи богов) и попили целебной водички («Прелесть!» — сказал я, «гадость!» — Марина).

Из много другого, что мы видели, запомнилось посещение музея быта XVIII века в одном из больших георгианских домов. Более всего я был впечатлен грандиозной кухней в подвале — размером с хороший баскетбольный зал, а в кухне — среди прочей утвари и всяких хитроумных устройств — набором вертелов с ручками, от малых до самых огромных, как набор колоколов на нашем Иване Великом. Самые большие вертела простой ручкой не провернешь: усилие туда передается через хитроумную систему валов и шестерен.

Я попытался представить себе зажаренного быка на этом вертеле, а потом английского лорда в камзоле и в напудренном парике, откладывающего томик Плиния Младшего и берущего в