Легенда о Вороне и Лотосе - Марибель Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Разве юная жена господина не была найдена мертвой? – прошептала я, надеясь, что старушка расскажет что-нибудь еще.
– Ничего не знаю!
– А как же ее поминальная табличка?
– Не ставили никакой табл… Сяо Фэнь, а ну-ка беги отсюда, если будешь выпытывать у старухи сплетни!
– Не буду, не буду! – Я улыбнулась, а старушка погрозила мне пальцем.
Он даже не поставил мне поминальной таблички и решил не соблюдать траур. И это Бай Син, который всегда чтил традиции и правила. Теперь это уже не имело значения. У Минчжу была давно мертва. Она сбежала из Дворца Безмятежности и спрыгнула в пропасть у Беседки Первого Ветра. Я оставила достаточно улик, чтобы пропасть стала моей могилой. К ее дну не было хода, никто бы не сумел найти мое тело. Но Учение Лотоса объявило, что свергнутый глава У скончался от ран, а его дочь исчезла.
Я сделала все, чтобы освободить Бай Сина, а он даже не похоронил меня с честью. Если Учению Лотоса было невыгодно признавать мою смерть, ему же хуже. Он никого не сможет назвать госпожой Бай и своей женой, пока жива я.
13
– Поднимайся, Страж Цзянь ждет тебя. – И Тан все еще предпочитала разговаривать со мной не удостаивая взглядом.
– Где? – Я сонно села и зажмурилась от яркого света.
– Здесь.
Цзянь Фэн и правда сидел на каменном мостике и медленно потягивал вино.
– Красотка Фэнь! – Он помахал мне кувшином.
– Кажется, кроме вина у Стража Цзяня нет других друзей, раз он так рано жаждет встречи со мной, – шутя пробурчала я.
– Только вино и красавица Фэнь! Тебе. – Он протянул запечатанный кувшин. – Нас ждет трудная задача!
– Когда?
– Через неделю.
– Генерал Лин – улитка?
Я присела рядом, но Цзянь Фэн протестующе замахал руками:
– Пора убираться отсюда.
– Боишься старуху Вэнь? – прошептала я.
– Не я, а жизнь ее боится.
Мы поднялись и сбежали на четвертый уровень под стрелами недовольных взглядов Тан-Тан.
Цзянь Фэн жил в Павильоне Золотой Росы, или Вина и Разврата, как он сам называл его. Чуть в стороне от других и недалеко от Водопада Усталых Брызг.
– Сюда мало кто суется.
– Почему?
– Боятся моего меча. – Он засмеялся.
Его меча и правда боялись, но в это было сложно поверить, видя его таким, посмеивающимся в очередной кувшин вина.
– Тебе здесь не скучно?
Я хотела спросить, не одиноко ли, но он и так понял.
– Бывает, но Глава Бай не дает мне сильно заскучать.
– И чем Бай Син тебя развлекает?
– Хей-хей! – Он даже отставил свой кувшин. – Не Бай Син, а Глава Бай! Раз уж ты решила стать мне сестрой по Учению, учись уважать.
Он говорил это серьезно, его глаза не смеялись. Кажется, он и правда уважал Бай Сина.
– Хорошо, тогда научи меня. Кого я должна уважать?
– Главу Бая, этого достаточно.
– А как же советник Ду?
– Ду Хувэй? И его, если хочешь.
Кажется, и он и правда уважал Бай Сина. Причем только его.
Цзянь Фэн развалился на пороге своего павильона, я сидела рядом.
– Значит, генерал Лин прибудет только через неделю?
– Ах да. Генерал… – Цзянь Фэн потер глаза. – Нам велено все приготовить к его приезду, доставить твоего пленника и передать его со всеми почестями. Завтра отправимся в Шаньлу.
14
Шаньлу расцвел в ожидании. На рынке голосили громче и радостней, в тавернах веселее разливалось вино. Вести о новом наместнике горячили воздух и споры.
Генерал Лин задерживался. Поместье Цзюэ уже было готово к встрече нового господина. Мы с Цзянь Фэнем стали хранителями ключей от винного погреба злополучного наместника и каждый день уменьшали коллекцию, собранную с любовью и тонким понимаем дела.
– И все-таки нет лучше сливового из Хэши.
– Сяо Фэнь любит не вино, а Хэши, – смеялся Цзянь Фэн.
– А вот и нет. Ужасное место!
– Ужасное место не может подарить великолепное вино!
– А вот и нет!
Я встала и запрокинула голову.
– Когда отправимся в Хэши, я достану тебе кувшин лучшего вина на всем свете!
– Ты пообещала.
– Пообещала.
Он был спрятан в саду моей наставницы. Там луна висела ближе к земле и воздух источал аромат ночных цветов. Там ветер еще помнил ее голос, там я еще помнила ее тепло.
– Куда ты, сяо Фэнь?
Я лишь помахала ему рукой и перепрыгнула через стену поместья.
Ночной город был моим любимым лабиринтом. Тьма скрывала все: раскаяние, злобу, дрожь. Тьма заглатывала мои зрачки и дышала усталыми домами, снами о волшебных рыбах, пересекающих небесные океаны. Здесь тьма дышала не мной. А я вдыхала ее и брела.
Я долго не вставала с постели. Мои раны были залечены, но я не могла подняться. Мои глаза стекленели с каждым новым рассветом, и губы не выдыхали звуков. Незнакомая женщина сидела подле меня и читала. Она никогда не читала вслух. Я лежала и следила за ее ровным прекрасным лицом. Иногда тень ложилась на ее щеки, иногда тонкая нить скользила по лбу. Но ее губы хранили молчание. Это был мой любимый разговор. Она не спрашивала, я не отвечала, но каждый раз, когда она уходила, мне казалось, что теперь мы знаем друг о друге больше. В тот месяц вместе со мной онемели все: и эта прекрасная незнакомая женщина, и ее служанка. Месяц я дышала молчанием, а когда она не пришла в обычный час посидеть со мной, я впервые поднялась с постели. Дом был пуст. Мои ноги подрагивали. В покоях сквозь круглые окна гулял ветер, но я не могла позвать ее. Мое горло лишь бессильно вырвало воздух и затихло. А потом ветер разбил тишину тонкими нитями странной песни. Держась за стены, я пошла на звук.
Она сидела в саду под отцветающей сливой. Ее пальцы плакали по струнам циня. Ветер подхватывал и уносил мелодию куда-то прочь. Я просто стояла и смотрела. Я знала, что никогда его не поймаю, но эти звуки просачивались в мою кожу, сжимая сердце. Будто она знала все, будто она знала мою печаль, будто звуки могли смыть кровь, будто кто-то звал меня по имени забытым голосом.
Ночной Шаньлу никогда не слышал той песни. Ее не слышал никто, кроме нас.
Уже налетал рассвет, когда я вернулась в поместье. Непривычная суета и распахнутые