Буратино. Правда и вымысел… - Борис Вячеславович Конофальский

— Добрый вам день, глубокоуважаемый синьор учитель, — вежливо начал мальчик.

Учитель несколько секунд смотрел на Пиноккио сверху вниз, как бы пытаясь рассмотреть: кто это там разговаривает. И, наконец, ответил:

— Чем обязан?

— Не могли бы вы, синьор учитель, записать меня в какой-нибудь класс, — заискивающе произнёс паренёк.

— Вас? — очевидно, учитель не очень-то верил, что подобный тип может просить его о записи в класс. Но зато Пиноккио очень понравилось, что такой достопочтенный синьор никак его не обзывает и даже, напротив, обращается к нему не иначе как на «Вы».

— Да, синьор учитель, меня, мне очень хочется учиться.

Учитель не спеша обошел вокруг мальчишки, внимательно рассматривая его. И, видимо, удовлетворившись осмотром, произнёс:

— Я не вижу у вас ничего, кроме штанов, гусиного пера и желания учиться.

— А у меня больше ничего и нет, — признался мальчик.

— В таком случае, я не могу записать вас в класс.

— Почему?

— Потому что вам сначала нужно завести куртку или, на худой конец, рубаху, вам надо завести обувь, вам надо завести азбуку и тетрадки, и только после этого я запишу вас в класс.

— А без рубахи и обуви нельзя? — грустно спросил Пиноккио.

— Нет. Ибо существуют дисциплина. Сегодня вы, к примеру, пришли без рубахи и ботинок, завтра кто-нибудь повторит вашу выходку, а послезавтра ещё кто-нибудь закурит в кабинете астрономии или зажарит и сожрёт морскую свинку из живого уголка. Через неделю они начнут пить прямо на уроке, а ещё через неделю станут таскать сюда распущенных девиц из сиротского приюта. А в итоге пырнут меня ножом где-нибудь в тёмном углу. А мне это не нравится. Вот вам понравится, если вас будут тыкать ножами в тёмных углах?

— Наверное, нет, — признался Пиноккио, до конца осознавая всю важность дисциплины. — И если речь идёт о вашей жизни, синьор учитель, я, конечно, постараюсь найти всё требуемое для учёбы.

— Я рад, что мы с вами поняли друг друга. Попросите вашего отца купить вам всё необходимое. А теперь разрешите откланяться.

Пиноккио стало грустно, и он побрёл домой.

— Что, уже выучился, долгоносик?

— А он экстерном.

— Конечно, башка-то у него деревянная. Всё, что хочешь, запомнит, — зубоскалили мальчишки, и кто-то опять залепил ему в спину ком земли.

Мальчик вышел со двора школы и горько заплакал. Он понимал, что отец не купит ему ни ботинок, ни тетрадок. Теперь жизнь не казалась ему такой замечательной и прекрасной.

Он шёл домой.

Глава 5

Введение 2

Я всегда удивлялся стойкости этого человека. Его неутомимой жажде борьбы. Какое детство надо пережить, чтобы всю оставшуюся жизнь прожить с таким мужеством и силой. В архивах, как и в работах всех авторов, писавших о нём, я не нашел ничего об этом самом важном периоде жизни ребёнка, периоде становления, формирования характера человека. Что именно, какие невзгоды выковали сталь его души? Кто были те люди, которые сделали его таким? Я считаю, что огромный вклад в становление личности мальчика сделал его отец. Морской бродяга, музыкант, любитель жизни и борец с несправедливостью, именно он заложил основы того фундамента, на котором выросла эта выдающаяся личность. А умница и интеллигент Говорящий Сверчок дал верный вектор его развитию, и, может быть, именно он является духовным отцом Пиноккио, Наставником с большой буквы. А полицейские чинуши и дуболомы с дубинками уже в самом юном возрасте научили его сопротивляться грубой силе и воспитали в нём дух нетерпимости к насилию.

В детстве я всегда думал, как этот маленький ещё тогда мальчишка не боялся противостоять полицейскому произволу, который царил в то время в королевстве? А сейчас меня не удивляет, что тогда царил произвол. Дела в государстве шли из рук вон плохо. Королевство потеряло весь свой флот в последней войне за колонии. Финансы были в удручающем состоянии, король, постоянно нуждающийся в деньгах, клянчил их у врагов страны, погружаясь всё глубже в долговую пучину. Огромные деньги он тратил не на модернизацию производства и развитие новых технологий, а на латание дыр в бюджете. Промышленность была в упадке и не могла стать тем локомотивом, который выведет экономику из тупика. Сельскому хозяйству требовались решительные реформы, но до идиотизма консервативный парламент боялся реформ. Рабочий класс ещё не был классом, а профсоюзы были продажны. Бездарные, вороватые генералы и понятия не имели о новой армии. В своём подавляющем большинстве это были немолодые люди, не имеющие представления о новых способах войны, не говоря уж о новой военной доктрине в целом.

Некоторые министры-идеалисты пытались провести бесполезную и бестолковую, а во многом вредную аграрную реформу. Они надеялись всучить неграмотным, а зачастую и тупым крестьянам землю, чтобы те кормили кучку банкиров, промышленников и высшее чиновничество. Но народ сразу раскусил эту аферу и никакую землю брать не собирался, как и, впрочем, и кормить кого бы то ни было: ни банкиров, ни промышленников, ни чиновников, ни самих себя.

В массах зрело недовольство, даже какой-то антагонизм: то тут, то там возникали революционные кружки, во главе которых вставала образованная молодёжь, которая ни под каким видом не хотела работать, а хотела делать революцию. Эти пламенные борцы, носившие всякие красивые псевдонимы, предлагали гнать в шею всех помещиков и капиталистов, а также кулаков. А всё экспроприированное у них разделить по-честному. Эта идея, глубокая по своей сути, прижилась в порабощённом народе, пустила корни. И вскоре в любом самом грязном кабаке и самом опасном трактире вы без труда могли бы найти пару-тройку пламенных борцов, готовых воплощать эту идею в жизнь.

Естественно, это движение не могло не напугать власть предержащих, которых, кстати, поддержала и церковь. Над страной повисли мрачные годы реакции. То и дело то тут, то там, ловили революционеров, обвиняли в сфабрикованных терактах и вешали или гноили в тюрьмах. Но это было ещё не самое подлое, что делало правительство. Некоторых борцов, подстрекаемые провокаторами, крестьяне ловили и били кольями, как конокрадов. На какую низость надо было пойти, чтобы выставлять честнейших людей конокрадами, грабителями банков, мошенниками и жуликами.

Не спорю, у революционеров с банками были не всегда простые отношения. Зафиксирован случай, когда, по нелепой случайности, один революционер при экспроприации денег у банка со словами «получайте, фраера поганые, чтобы помнили Беню» абсолютно случайно