Моя навсегда - Елена Алексеевна Шолохова

не хотел. Возиться с детьми, следить за ними — что тут классного? Он не понимал. Да у него и опыта такого нет. И желания тоже. Лучше было бы поехать им вместе действительно на отдых, но об этом не стоило и мечтать. Олин отец, скорее, и правда порешит и дочь, и его, чем отпустит их куда-то вдвоем. И все равно работать в «Светлячке» ему не хотелось, но Ромка не умел отказывать Оле. Особенно когда она смотрела на него с улыбкой и прижималась к его боку как ласковая кошечка.

— Ну ладно, — согласился он.

— Ура! — взвизгнула радостно Оля и, подтянувшись на носочках, поцеловала его в губы. И тут же опасливо огляделась, хоть они и гуляли в парке, в гуще развесистых ив.

— Я так рада… так рада… — ворковала она.

Ромка благодушно улыбался в ответ на ее ликование. Если бы он только знал, каким кошмаром обернется эта затея…

13

Мать, само собой, восприняла идею со «Светлячком» скептически, но ничего особенно высказывать не стала, бросила лишь пренебрежительно:

— После того, что ты выбрал местный пед, я уже ничему не удивлюсь.

Тогда Ромка еще думал: нет, это все-таки хорошо, что они поехали в лагерь. Будут вместе практически круглосуточно, ни на кого не оглядываясь.

К тому же, тот их «первый раз» только распалил его. Теперь ночами его словно горячечным бредом накрывало от ее откровенного образа, который так и стоял перед глазами, стоило сомкнуть веки. Ну а при мысли, что именно тут, на этой кровати, все у них происходило, в паху сразу начинало тянуть томительно и нетерпеливо. Себя Ромка обычно не трогал — всегда испытывал к этому действу какую-то полустыдливость-полубрезгливость. Да и присутствие матери, пусть даже в дальней комнате, останавливало. Но в те последние дни перед отъездом рассудок словно помутился, и становилось просто невмоготу.

Все время хотелось вновь уединиться с Олей, но где? В городе это было невозможно. Не в парке же, среди кустов. Можно, конечно, ждать еще неизвестно сколько, пока мать снова уедет в командировку. Можно. Но тоже невмоготу.

А лагерь… лагерь сулил и романтику, и желанную близость. Их сокурсники из студотряда, те, что уже вожатые с опытом, рассказывали: загонишь свой отряд спать — и ночь в твоем полном распоряжении. Хочешь — костер и песни под гитару, хочешь — посиделки с картишками и вином, хочешь — любовь. У вожатых были отдельные крохотные домики — один на двоих. Селили, разумеется, парня с парнем, девушку с девушкой, но народ там понимающий, с готовностью уступали свое койко-место или менялись при надобности.

Приехали в «Светлячок» они за день до заезда второй смены. Едва разгрузились и осмотрелись, как всех созвали на планерку. Старший воспитатель, Евгения Александровна, после беглого знакомства двинула небольшую речь касательно общих правил: что запрещается, что можно, что как бы нельзя, но не строго. Рассказала для убедительности какой-то вопиющий случаи из прошлогодней смены, где вожатые напились и проспали все на свете, оставив детей без надзора. И назидательно произнесла: такого быть не должно! Иначе соответствующее письмо уйдет в институт.

Потом перешли к распределению отрядов. Так повелось, что парням давали отряды постарше, девушкам — помладше. Оле, как самой юной и неопытной, отдали самых маленьких. Ромке же, наоборот, достался первый отряд. Другие от него открещивались, а ему было все равно.

После планерки Юрка Бурунов, с которым их заселили в одну комнату, сочувствовал ему:

— Блин, Ромыч, не повезло тебе. Но ты чего молчал-то? Надо было отказываться. Тебе втюхали самый гемор. Первый отряд — это лбы по 14–15 лет, а то и по 16 бывают некоторые экземпляры. Попробуй ими покомандуй. Они предков-то своих не слушают. И тебя пошлют лесом. Замучаешься отбирать у них бухло, курево и травку. Или отлавливать этих коней в спальне девок. Хотя там и девки тоже хороши бывают.

— Теперь-то уже что, — пожимал плечами Ромка.

— Ну да, теперь-то уже ничего не попишешь. Просто предупреждаю, так сказать. Чтоб был готов. Думаешь, зачем они в таком возрасте приезжают в лагерь? Уж точно не для того, чтоб строем ходить в столовку и во всяких эстафетах участвовать. Они отрываться сюда приезжают, на свободу, отдохнуть от родаков.

Совсем как мы с Олей, подумал Роман.

Весь оставшийся день они готовили корпуса к завтрашнему заселению, а вечером, вопреки наставлениям Евгении Александровны, все вожатые собрались в одном из домиков. Откуда-то появились коробки с вином и бутылки с самогоном, какие-то закуски. Отмечали «последний свободный вечер».

Ромка с Олей посидели для приличия, а потом незаметно выскользнули.

Сначала бродили по дорожкам лагеря, взявшись за руки. От речки несло свежестью и немного тиной. В траве стрекотали цикады. Потом Оля зябко поежилась от прохладного ветерка, и Ромка тут же обнял, прижал ее к себе, согревая. Нашел долгожданные губы, впился поцелуем. На поцелуй Оля отвечала охотно, но в Ромкину вожатскую идти отказалась.

— Они до утра будут пить… мы будем одни… пойдем?

— Нет, боюсь. Что ж мы сразу в первый день? Давай потом как-нибудь?

— Давай, — разочарованно выдохнул Ромка, пытаясь отвлечься от собственного возбуждения.

А следующий день выдался заполошным. Детей встречали у центральных ворот. И хотя на лобовых стеклах автобусов стояли таблички с номерами отрядов, вскоре все попросту перемешались. И только громогласные выкрики Евгении Александровны худо-бедно помогали народу сориентироваться, кому куда примкнуть.

Затем Ромка отвел свой отряд к их корпусу. Бурунов оказался прав — его подопечных можно назвать детьми лишь с натяжкой. Некоторые девчонки выглядели, пожалуй, старше его Оли, и по формам, и вообще. Среди парней тоже были рослые, двое — даже выше Ромки, хотя он довольно высокий.

Знакомство прошло гладко, но даже с первого взгляда он интуитивно подметил, от кого можно ждать проблем. Во-первых, пацан в драной джинсовке, Костя. Он всем своим видом давал понять, что плевать хотел на любые правила. Ну и табаком от него несло за версту. А во-вторых, две девчонки — Дашка Халаева и Жанка Сергунова.

Обе яркие, уверенные, развязные. На построении стояли как на показе, жуя жвачку и выдувая мутно-розовые пузыри.

Юрка Бурунов в столовой высмотрел их обеих, ощупал маслянистым взглядом и бросил с усмешкой: «Готовые б***и». Потом поймал косой Ромкин взгляд и поспешил оправдаться:

— У них же на лбу написано. Смотри, твои пацаны из-за этих малолетних шлюшек еще передерутся. А спросят с тебя. Они вон уже слюни пускают. А ночами будут ломиться к ним в палату, что я не