Полуночная девушка - Мелисса Грей

Эхо толкнула дверь, и в нос ей ударил едкий запах смешанных благовоний и всевозможных зелий, которые Перрин варил здесь же, в лавке. Из приемника на прилавке сквозь треск доносились звуки бейсбольного матча. Большинство птератусов с опаской относились к технике, которой пользовались люди, но приемник Перрина был такой же неотъемлемой частью его лавки, как стопки атласов с картами, на которых были указаны порталы в междумирье, и шкафчики, битком набитые причудливыми безделушками со всего света.

На Агоре не было сигнала – слишком глубоко под Манхэттеном, – но Перрин не пропустил ни одной игры «Янки», даже если приходилось слушать ее в записи. Металлический голос комментатора объявил счет – вторая половина девятого иннинга, 5:4 в пользу Бостона, – и короткие острые перья Перрина встали дыбом от злости. Он болел не за «Ред Сокс».

Колокольчик над дверью весело зазвенел, и Перрин поднял глаза.

– А, Эхо, – произнес он. – Мой лучший друг среди людей.

– Я твой единственный друг среди людей, – поправила Эхо и плюхнула на прилавок почти пустой мешочек сумеречной пыли. – Мне надо пополнить запасы.

– Все в этом мире имеет свою цену, – заметил Перрин, вслушиваясь в звуки, доносившиеся из радиоприемника. «"Янки" выходят к бите. Игроки на базе. Два бола. Один страйк». Перрин даже не притронулся к мешочку. Сначала Эхо придется заплатить.

– Да-да. – Эхо выудила из бокового кармана рюкзака бирюзовую коробочку и поставила рядом с мешочком. – Вот твои миндальные пирожные.

Перрин покосился на коробочку, но не притронулся к ней. «Удар, промах. Два аута. Два страйка».

– Ты взяла «вкус сезона»? И шоколадное с ванильным кремом?

– Да, – ответила Эхо. – Я проследила, чтобы бедняги-продавцы «Ладюре» в точности выполнили все твои педантичные указания.

Бросок по дуге. Высоко и внутрь. И победа. Негромко рассмеявшись, Перрин открыл коробку и обвел взглядом лежавшие внутри пирожные. Взял одно, поднес к носу и блаженно зажмурился.

– Идеальное сочетание шоколада и ванили. Симфония вкуса. Свет немыслим без тьмы.

– Успокойся, Сократ, это же просто пирожное. – Эхо пододвинула мешочек к Перрину. – Ну теперь-то ты можешь отсыпать порошка? А то мне надо кое-куда съездить, кое у кого кое-что своровать. Чего я тебе рассказываю, сам все знаешь.

– Терпение – добродетель, дитя мое, – ответил Перрин, но все же взял мешочек и насыпал в него сумеречной пыли из большой бочки за прилавком. Птера как-то рассказывала, что пыль – не что иное, как мгла междумирья, принявшая осязаемую форму, и чтобы изготовить ее, требуется особое мастерство. Перрин был одним из немногих лавочников на Агоре, кто мог похвастаться тем, что делал сумеречную пыль по собственному рецепту.

– Почему именно терпение – добродетель? – Эхо скрестила руки на груди и поставила локти на прилавок, в основном чтобы позлить Перина, ему это не нравилось. – Почему бы не назвать добродетелью расторопность?

Перрин снова рассмеялся. Перышки у него на шее снова встали дыбом.

– Эх, молодежь. И что же на этот раз?

– Официальное поручение от птератусов, – ответила Эхо и постучала пальцами по стеклянному прилавку. Под стеклом лежала всякая всячина: грубо обработанные драгоценные камни, серебряные карманные часы, коллекция изысканно украшенного оружия, причем кое-что из этого принесла лично Эхо. – Совершенно секретное. Вот такая я важная персона.

– Секретное? Что за чушь! – Перрин вернулся к прилавку с мешочком и заявил, отмерив рукой небольшое расстояние от пола: – Я же тебя вот с таких пор знаю.

– Никогда я не была такой маленькой. – Эхо спрятала мешочек с сумеречной пылью в карман. – Я появилась на свет в точности такой, как сейчас.

Перрин возмущенно фыркнул и пригладил седеющие перышки на руках.

– Ты мне не веришь?

Эхо улыбнулась.

– Верю, конечно. Но долг зовет, пора бежать. – Она помахала Перрину и направилась к выходу. – Пока.

На полпути к двери Перрин окликнул ее:

– Подожди! Возьми вот это.

Перрин, шаркая, подошел к Эхо и вложил ей в руку браслет из кожаных ленточек, в которые были искусно вплетены хрустальные бусины и перышко самого Перрина. – Он тебя защитит. Я сам сочинил заклятье. Вы, молодежь, воображаете, будто бессмертны. Так что возьми на всякий случай.

У Эхо сжалось сердце и задрожали губы, но она с улыбкой взяла браслет.

– Спасибо. Пожелай мне удачи.

Перрин махнул ей на прощанье.

– Удачи, – сказал он. – Надеюсь, он тебе не понадобится.

Одно дело – когда тебе говорят, что придется наведаться в самое сердце владений дракхаров, и совсем другое – очутиться там. Эхо смотрела на стражу, дежурившую возле чайного домика в Киото, где оказалась, предварительно сверившись с координатами карты, и вся ее решимость стремительно испарялась. День был чудесный, узкие переулочки района Понто-тё заливало солнце, на сине-зеленой поверхности реки Камо плясали блики, и бумажные фонарики покачивались на легком ветру.

– Черт, – прошептала Эхо. Вот уже добрые пятнадцать минут она пряталась за цветущей пышным цветом сакурой на другой стороне дороги. Она чуть было не бросилась, не раздумывая, прямиком в чайный домик, как вдруг заметила их. Они ничем не отличались от людей: два глаза, две ноги, чешуи не видно. Но двигались так, словно кого-то поджидали.

«Охрана, – подумала Эхо. – Отлично». Она наблюдала за домиком достаточно долго: стража успела смениться трижды. То есть домик охраняют минимум трое.

– Нельзя просто так пройти в Мордор, – пробормотала Эхо, хотя именно это и собиралась сделать. Наконец девушка собралась с духом, вышла из-за дерева и направилась к входу в домик. Заметив ее, стражники переглянулись, но не успели ее перехватить: дверь отворилась. На пороге стояла сухая сгорбленная старушка, морщинистая, как древесная кора, и беззубо улыбалась. Эхо поднялась на крыльцо, и старуха чуть наклонила голову в знак приветствия.

– Добро пожаловать, – с легким акцентом произнесла она по-английски дребезжащим от старости голосом. – Я тебя ждала.

Эхо хотела было спросить, почему, но слова застыли у нее на губах: за спиной старухи она заметила самое прекрасное и опасное существо, которое ей когда-либо доводилось встречать. В главном зале чайного домика стоял молодой человек. Его темно-синяя куртка и потрепанные кожаные ботинки выглядели здесь совершенно неуместно. Серебристые волосы касались мельчайших чешуек на висках. Единственный голубой глаз, не прикрытый повязкой, оглядел Эхо с головы до ног с подчеркнутым безразличием, и у нее даже отлегло от сердца – она была человеком, и он ничего не заподозрил.

– Ну и невежа, – пробормотала старуха. – Даже не разулся.

«Веди себя как ни в чем не бывало, – приказала себе Эхо. – Это ведь нетрудно».