Верь мне, Дженифер - Долли Барни

На работе Дженнифер еще пыталась держаться, как обычно, — уверенно и непринужденно, ибо гордость не позволяла ей выказывать обиду и разочарование. Но вечером она закрывалась в спальне и сидела, безучастно глядя в одну точку.

Мир уже был не таким, как раньше. Он окрасился в серые тона. Даже солнце не желало больше сверкать жизнерадостно, а тени ложились на землю мрачные и холодные. Пустота и унылое однообразие воцарились в ее жизни. Дженнифер словно потеряла цель своего существования. Она уже больше не верила никому и ощущала себя так, будто идет по туго натянутому канату, с которого непременно сорвется и погибнет, если что-то или кто-то не придет ей на помощь. Но самым худшим было то, что в памяти остался его запах, вкус его губ.

Гордон словно стал частью ее самой. Она вызывала его образ тысячи раз во время бессонных ночей. И образ этот был теплым, чувственным. Он проскальзывал к ней в постель, и Дженнифер даже ощущала его нежные ласки. Это, как ни странно, на время помогало, успокаивало. Но при свете дня казалось, что рассудок готов изменить ей.

Наверное, потому, что мысли ее теперь постоянно были заняты случившимся две недели назад, Дженнифер стала рассеянной и постоянно забывала всякие мелочи. В один из таких неудачных дней, доехав до библиотеки, она вдруг поняла, что оставила на кухонном столе реестр купленных книг. Дженнифер развернулась, выехала со стоянки и направилась обратно домой.

Остановив автомобиль у подъезда, она поспешила в кухню. Папка лежала там, где и была брошена. Взяв ее, Дженнифер мельком взглянула на себя в зеркало. Бледная и худая как привидение, волосы тусклые и висят неряшливыми прядями. Вздохнув, она направилась в ванную, решив причесаться. У нее всегда были густые пышные волосы, и теперь, когда они отросли, с ними стало невозможно справиться.

Пришлось стянуть их лентой и дать себе слово завтра же отправиться в парикмахерскую.

Дженнифер хотела сварить себе кофе, ведь сегодня у нее во рту не было еще ни крошки, но раздумала. Сама мысль о кофе, как и о еде, вызывала отвращение. Она сильно похудела, и платья висели на ней как на вешалке. Добродушная миссис Ларсен, встревожено поднимая брови, уже в который раз советовала ей обратиться к врачу. Дженнифер вежливо слушала, кивала, но через пять минут выбрасывала ее наставления из головы. Глубокие переживания так изматывали морально и физически, что к концу дня у нее совсем не оставалось сил. Ни энергии, ни воли на то, чтобы подумать о себе и своем здоровье, недоставало.

Коснувшись щек румянами, Дженнифер выключила свет в ванной и вышла. Она уже была в прихожей, когда услышала звонок в дверь и чуть не подпрыгнула от неожиданности. Она почти не бывала дома в это время дня. Недоумевая, кто бы это мог быть, Дженнифер нерешительно пошла к двери и, повернув замок, приоткрыла ее.

Перед ней стоял… Гордон!

Дженнифер схватилась за косяк, пытаясь перебороть внезапные слабость и головокружение. Она уставилась на мужчину, почти уверенная в том, что у нее начались галлюцинации.

— Добрый день, — произнес Гордон таким мучительно-знакомым голосом, что ее сердце болезненно сжалось.

Он не улыбался, на красивом лице застыло суровое и решительное выражение.

Дженнифер пришлось заставить себя выдавить несколько слов:

— Что привело тебя сюда? Разве мы не все сказали друг другу?

— Нет, не все. Не возражаешь, если я зайду на несколько минут?

Но она была слишком потрясена, чтобы сдвинуться с места, и продолжала стоять на пороге, держа дверь полуоткрытой.

— Так можно мне войти?

— Ах да, конечно, — пролепетала, наконец, Дженнифер и посторонилась, пропуская Гордона. — Только у меня мало времени: нужно спешить на работу.

Войдя, он внимательно огляделся по сторонам. Квартирка была небольшая. Еще не так давно Дженнифер подумывала о том, чтобы перебраться в более просторную. Но сейчас, когда денег катастрофически не хватало, она уже и не помышляла об этом.

— Что ж, довольно уютно, — сказал Гордон.

Он действительно так думал. Многие женщины, как ему казалось, обставляют свои квартиры претенциозно и так загромождают вещами, будто специально намереваются вызвать у мужчин ощущение дискомфорта. А маленькая гостиная Дженнифер, наоборот, казалась просторной и полной воздуха: светлые стены, диван, два кресла, на стенах фотографии и рисунки — от небольших карандашных набросков до внушительных размеров акварелей.

— Сожалею, что мы так расстались, — начал Гордон. — Видимо, я был несколько груб с тобой, но я привык говорить то, что думаю. Может быть, это мой недостаток, и сейчас мне бы хотелось извиниться.

Дженнифер молча смотрела на него, не в силах поверить, что теперь, после всего случившегося, они могут стоять и спокойно беседовать друг с другом. К тому же взгляд Гордона был не извиняющимся, а скорее оценивающим. Странная жесткая решимость поблескивала в его глазах. Так как она ничего не ответила, он продолжил:

— Позволь мне объяснить мое появление. Но прежде я хочу поговорить о нас.

Это было сказано таким проникновенным тоном, что Дженнифер замерла. Но тут же посчитала, что заявление звучит весьма провокационно.

— Не понимаю, — произнесла она твердо, придав голосу пренебрежительные интонации.

— В таком случае поясню: я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Дженнифер тупо уставилась на него. Слова она понимала, но смысл никак не доходил до нее. Ноги неожиданно подкосились, и ей пришлось схватиться за спинку кресла, чтобы не упасть.

— Гордон, ты пьян?

— Нисколько.

— Значит… это я пьяна?

— Нет, а жаль.

Дженнифер посмотрела на свои пальцы, намертво вцепившиеся в светлый бархат обивки.

— Тогда, должно быть, ты шутишь.

— Напротив, я совершенно серьезен.

— Не хочу показаться неблагодарной или вызвать твое недовольство, — насмешливо произнесла она, вскинув на него глаза, — но, пожалуй, в своей галантности ты зашел слишком далеко.

— Галантность тут ни при чем.

С трудом сдерживая переполняющие ее эмоции, Дженнифер спокойно ответила:

— Твое предложение благородно, но это невозможно.

— Не нахожу в этом ничего невозможного. — В голосе Гордона появились нотки раздражения, а сжатые в кулаки пальцы побелели.

— Я не хочу, чтобы на мне женились из жалости или потому, что ты решил, будто я каким-то образом заслужила это.

— Я еще не сошел с ума, — возразил он, и жалость не имеет никакого отношения к моему намерению взять тебя в жены.

Дженнифер вгляделась в его лицо, желая убедиться, что он шутит. Но Гордон, судя по всему, сейчас шутить был настроен менее всего.

— Может быть, ты думаешь, что обязан пойти на это из-за того, что оказался первым, с кем я… переспала?