Восемнадцатый лев. Тайна затонувшей субмарины - Алексей Смирнов

– Я поступила как последняя дура! – воскликнула Лена, в заключение своего рассказа неожиданно всхлипнув. – Ведь уже было ясно, что за ним и его документами кто-то охотится, надо было все срочно перепрятать, а я оставила все на прежнем месте. Сегодня утром я обнаружила, что тайник пуст.

– Ты прочитала, что там было? – Юра приобнял девушку за плечи, утешая – с первой встречи мечтал о такой возможности, – но та дернулась и сбросила руку.

«Вероятно, в феминизированной Скандинавии обычные приемы соблазнения не срабатывают», – отстраненно констатировал он, хотя, казалось, и был целиком поглощен рассказом.

– Не успела, только перелистала, – вздохнула Лена. – Какие-то документы военного времени, некоторые на русском. Пернилла сказала, Стремстад ей как-то похвастался, что руководил в 80-е годы уничтожением части архива военной разведки, бумажные документы переводили на микропленку, он кое-что стащил «на черный день». Насколько я поняла, там было много отчетов о слежении за советскими судами, совершавшими после войны остановки в определенном районе Балтики, возле Эланда, в шведских территориальных водах. Я с Перниллой около часа ночи закончила говорить, потом сразу в гараж пошла, и там все это просматривала часов до трех. Затем все назад засунула, думала, завтра вернусь, и пошла в дом. С собой только карту взяла, там все эти остановки обозначены, разглядывала, как кроссворд, пока не вырубилась. А к полудню на следующий день вернулась в гараж – в тайнике пусто. Значит, наш разговор с Перниллой прослушивали, может, и в доме жучки стоят.

Юра вслед за Леной – просто так, из любопытства – отправился в гараж, посмотреть на тайник. Сооружен он был просто, но надежно: одна из широких потолочных досок не была закреплена и сдвигалась в сторону. По обе стороны от нее между крышей и остальными досками имелось пространство высотой сантиметров в двадцать. Юра влез по стремянке, посветил фонариком: пусто.

– Пернилла сказала, что Стремстад все время громко жаловался, для отвода глаз, что он из-за своей ноги даже на стул влезть не может, чтобы лампочку вкрутить. Она думала, эта вся его конспирация – даже запрет говорить о работе над рукописью в доме – простое желание заинтересовать ее своей персоной. Стремстад, конечно, негодяй, но человек неглупый, – в голосе Лены впервые прозвучали нотки уважения по отношению к отцу.

– Но ведь после его смерти в доме наверняка был обыск, все же бывший шпион, – заметил Юра. – И почему Пернилла не рассказала о тайнике полиции, ее должны были спросить о книге?

– Не знаю, может, плохо искали, хватило «ящика стола для СЭПО», – пожала плечами Лена. – К тому же не думаю, что Стремстада всерьез воспринимали. Убили, чтобы лишнего не болтал, но в существование каких-то супер-секретов не верили. Я в мотивах поступков таких людей не разбираюсь. А Перниллу, действительно, спрашивали. Сначала она промолчала, потому что испугалась, думала, ее как соучастницу какого-то неведомого преступления арестуют или уничтожат. А потом полицейского человек из СЭПО сменил, и он ее оскорбил. Ляпнул, мол, что как это шведка, если она патриотка, может с предателем в одной постели лежать. Нормальная тетка в принципе оказалась. Когда я ей позвонила, она пьяная была, плакалась мне в жилетку. Я тоже не удержалась. Теперь весь этот бред кто-то старательно анализирует, брр-р.

Велев подождать на улице, Лена побежала в дом, вскоре вернулась, держа в руке свернутую в рулон карту.

– Я тебе ее дам, только если пообещаешь, что возьмешь меня с собой на С-28. Я закончила курсы PADE, – огорошила Лена и, отступив на шаг назад, с вызовом помахала рулоном. Здесь она присутствует.

– Какое отношение… – начал было Юра, но, взглянув в глаза девушки, запнулся.

– Хорошо, согласен!

Он протянул руку к рулону.

Это был лист крупномасштабной шведской военной карты района Балтики к северо-востоку от Эланда с контурными изображениями кораблей и пояснительными подписями под ними. В правом верхнем углу красовался прямоугольный чернильный штамп Strikt hemligt («Строго секретно»). Юра принялся читать: «Судно “Стахановец”. Авария двигателя. 20.07.1946. “Молотов”. Отказ рулевого управления. 20.08.1951. “Герои-панфиловцы” 17.05.1956. Смещение груза в трюме…»

Всего он насчитал тридцать шесть игрушечных корабликов, терпевших аварии в этом «Бермудском треугольнике» с 1946 по 1956 год. Казалось, весь торговый флот могучего СССР шел в район Эланда, чтобы подвергнуться той или иной напасти. Череда аварий началась в августе 1945 года, вскоре после окончания Второй мировой войны, и закончилась в 1956 году, уже после смерти Сталина. Все непредусмотренные остановки происходили в летнее время – самое удобное для погружений в открытой Балтике. Карта также указывала на вероятную причину случайных остановок советских судов: С-28. Игрушечная подлодка с таким обозначением и поставленным рядом знаком вопроса располагалась в вершине овала, вытянувшегося от Эланда в направлении Готланда и охватывавшего значки «аварийных» кораблей. Загадка. Что же они там искали?

– Эй, ты меня слышишь? – Лена потрясла его за плечо. Юра так увлекся изучением карты, которую точно ветром времени принесло с Острова сокровищ, что не сразу откликнулся на слова девушки. – Возможно, это глупости, но мне показалось, что они постепенно расширяли круг поисков. Вот, посмотри. Ближе всего к С-28 остановки 1945-46 годов, потом – авария 1948 года – уже в радиусе примерно 5 миль и так далее. Последнюю попытку сделал пароход «Герои-Панфиловцы», видишь, за С-28, почти на границе шведских территориальных вод, в 10 милях.

– Молодец, это ты вчера додумалась? – Юра почувствовал легкий укол самолюбия. Как он сам проглядел логику действий разбросанных по карте корабликов.

– Нет, сразу я не сообразила, представляешь, до меня уже ночью, во сне дошло, – просто сказала Лена. Выпендрежа явно не было в ее арсенале общения с парнями. – Я еще подумала, что их интересовала не сама С-28, они только отталкивались от нее в своих поисках.

– Может, и так, но, скорее всего, они просто не в состоянии были ее обнаружить. Гидролокаторы тогда оставались несовершенными, к тому же в этом районе Балтики на дне – настоящая подводная пустыня с движущимися барханами. Они город могут скрыть, не то что затонувшее судно. В любом случае, нам обязательно надо добраться до «эски». Ее нашел Сорен Морель, мой приятель пытался за-контачить с ним, но ветеран подводного движения молчит, как статуя Командора. Словно его что-то сильно напугало. Попробуем поговорить с ним еще раз, может, теперь он клюнет на эту наживку. – Юра свернул карту в рулон и, вытянув руку, потряс ею, точно костью перед носом невидимой собаки.

К счастью, Гюнтер-Степка оказался не прав, когда, основываясь на своих телефонных разговорах с Морелем, предрек, что раскачать старикашку будет так же трудно, как разжечь потухший костер, на который помочилась целая шобла предусмотрительных туристов. Все втроем – Юра, самопровозглашенный немецкий аристократ и Лена – вломились в кабинет с табличкой «Разработка новых средств морского поиска», расположенный в одном из университетских зданий, около девяти утра, не питая особых иллюзий по поводу успеха своего предприятия. Сорен и Сара Морель – жена исследователя тоже числилась по научному ведомству – сидели под иконостасом из фотографий и газетных вырезок, облеплявших все стены крошечной комнатки и служивших, судя по всему, своеобразным CV, который защищал престарелую пару от упреков завистников, намеков на то, что чета Море-лей занимает чужие места. В центре композиции помещалась увеличенная любительская фотография, на которой в обнимку стояли молодые Андерс Франзен и Сорен Морель: брюки-клеш, рубашки с широкими воротниками, патлы. Вероятно, середина 60-х. Пик славы Франзена. Вокруг располагались более скромные свидетельства общественной значимости Мореля: он с королем Карлом XVI Густавом, помогает Его Величеству надевать акваланг для погружения на «Красный Дракон», супруги Морель с Улофом и Лисбет Пальме, они же – с каким-то экзотическим африканским деятелем в пилотке из леопардовой шкуры, сопровождают его во время осмотра музея корабля «Ваза». Прочие снимки и вырезки были из той же категории, которую можно было назвать «Не тронь меня, я защищен и кусаюсь».