Мне так хорошо здесь без тебя - Кортни Маум
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Получилось очень здорово, – похвалила Синнев, передавая мне кусок сыра «Конте» и нож. – Но должна заметить: ты, Анна, женщина удивительно великодушная. Я бы так не смогла!
Температура в комнате стремительно накалилась. По крайней мере у меня под пиджаком стало жарко, как в тропиках.
– Они же все про бывших любовниц! – продолжала Синнев, разливая вино. – Ключи и скважины, правильно? Это ведь о местах, где ты раньше жил?
Я не смел поднять глаза на Анну, но чувствовал на себе ее взгляд – так притаившийся аллигатор изучает жертву.
– Не совсем, – проговорил я, ставя на стол тарелку с нарезанным сыром. – Да, я написал комнаты в домах, к которым у меня были ключи, но это не обязательно дома любовниц.
– Это преимущественно дома любовниц, – уточнила Анна, отрезая сырную корку.
– Вот я и говорю, поражаюсь твоему великодушию, – сказала ей Синнев. – Муж рисует постель другой женщины!.. Я бы с ума сошла от ревности!
– Вот уж точно, – вставил Тьерри. – Ты бы с катушек съехала.
– Это все женщины из прошлого, – повторил я.
Синнев расхохоталась:
– Ну конечно! Я же не предполагаю, что ты сейчас…
Она умолкла и покраснела.
Анна залпом осушила бокал, налила в него воды, выпила, налила еще. Остальные замерли, боясь пошевелиться. Наконец, Синнев несмело предложила:
– Может, перейдем в гостиную? У нас еще фрукты и коньяк.
Фрукты и коньяк хороши, чтобы порадовать живот и горло, но раненому сердцу они не помогут. На обратном пути я сел за руль. Анна всю дорогу смотрела в черноту за окном.
Я не рассказывал о Лизе никому, кроме Жюльена. Никто из наших друзей не знал. Я щадил гордость Анны и нашу репутацию счастливой пары, однако было одно «но». Друзья, будучи не в курсе наших семейных драм, запросто могли что-нибудь ляпнуть.
Мы добрались до дома, отпустили няню, Анна заглянула в детскую поцеловать спящую дочь. Я, не раздеваясь, сидел на краю постели и ждал.
Анна вошла в спальню, закрыла дверь, сняла ожерелье и блузку, повернувшись ко мне спиной. В такие моменты, когда мы поздно вечером вдвоем возвращались после вылазки во взрослый мир – где были друзья, вкусная еда, общение, – я мечтал подойти к ней, скользнуть рукой под шелк ее блузки, провести пальцами по спине, по талии, накрыть ладонью грудь. Каждый раз я хотел это сделать, но в последний момент останавливался. Я был убежден, что это ее прерогатива – заявить о готовности к физическому примирению. Я не мог тронуть ее без ее знака – в этом мне виделось неуважение, почти насилие.
Анна переоделась в трикотажную футболку с длинным рукавом и пошла умываться. Потом умылся я. Затем мы лежали в постели, углубившись каждый в свою книгу, а после перешли к ритуалу притворного сна, который в ту ночь длился дольше обычного. Жена была совсем рядом, я чувствовал между нами живой, дышащий мост, магнитное притяжение, которое можно включить одним прикосновением. Но я не смел ее коснуться, а она лежала как каменная. В течение дня мы словами и действиями совершали мелкие шажки к примирению, ночью же, оставшись один на один, не могли наладить контакт – не на кого было положиться, не перед кем притворяться, не за кого спрятаться. И то, что для нас – для меня – стало невозможным физическое общение, делало все наши усилия тщетными. Такими ночами я чувствовал себя потерпевшим кораблекрушение: вокруг холодный океан цвета стали, ни земли на горизонте, ни птиц над головой и ни звука, кроме плеска волн о борт моего утлого суденышка.
Уснуть я так и не смог. Я тайком прокрался в студию и полез в коробку с засохшими акварельными красками – там на дне хранились письма Лизы. Я вынул то, что пришло вторым. Лиза обожала Кьеркегора и писала мне о Регине Ольсен, единственной возлюбленной философа, которую он покинул, посвятив жизнь вере в Бога.
«С другой стороны, через веру, говорит этот чудесный рыцарь, через веру ты получишь ее в силу абсурда. Но это действие я никак не могу совершить. Как только я собираюсь начать, все меняется, и меня вновь сокрушает боль. Я могу плыть по жизни, но я слишком тяжел для подобного мистического парения»[14].
Жена в спальне, письмо любовницы в руке. Вот уж действительно мистическое парение. В своем послании Лиза убеждала меня вернуться к Анне и продолжать семейную жизнь. Искренность ее просьбы забыть наш роман была сомнительна – уже потому, что она нашла время сесть и написать мне.
Если бы не моя депрессия, брак с ней сделал бы меня счастливее всех на свете. Увы, поскольку я тот, кто я есть, я скорее буду счастлив в своем несчастии вдали от нее, чем рядом с ней[15]. То же я думаю и о наших отношениях. Скучая по тебе, я счастливее, чем была бы рядом с тобой. Что стало бы с нами, если бы мы решили пойти дальше? Если бы разорвали все связи, съехались, поженились?
Ты думаешь, что смог бы жить с чувством вины, а я в этом сомневаюсь. Представь, твоя дочка играет в чужой квартире. Нет, я никогда не видела наше будущее таким. Это уничтожило бы все, что между нами было. Мы те, кто мы есть – любовники. Дурацкое слово, от него так и веет бульварным дамским романом, но оно самое точное. Люди ориентированы на цель, они хотят, чтобы их усилия принесли некий результат: карьерный взлет, предложение руки и сердца, проданную картину, которая теперь висит у покупателя на стене. Я наслаждалась тем, что между нами было. И я счастлива, что мы остановились вовремя, не дав привычке все испортить.
Связь на стороне не бывает результатом планирования. Теперь я понимаю, что в момент встречи с Лизой во мне была некая доступность, однако ни о каких интрижках я не задумывался. Мы с Анной даже особо не ссорились. Я не был несчастен. У меня была прекрасная семья. Мне просто недоставало эмоционального контакта. По части эмоций я окостенел.
В тот день произошел один эпизод, которому я тогда не придал значения и лишь позднее увидел его возможную роль в том, что случилось дальше. Просто еще один пример физического пренебрежения, которое на пятом году брака стало нормой жизни. Я только что принял душ и, сидя рядом с ванной в одних штанах, купал дочь. Мы с ней играли в Ноев ковчег с пластмассовыми зверушками. Анна собиралась устроить маленький девичник – прогуляться с Камиллой по городу без меня. То есть я мог вернуться к своим мужским занятиям, как только вымою и наряжу нашу малышку.
Вероятно, это прозвучит двусмысленно, однако я поймал себя на том, что смотрю на попку Камиллы. Просто голая часть тела, ничего такого. Я смотрел и думал о том, когда мы с Анной в последний раз принимали ванну вместе. Разумеется, в отпуске, потому что домашняя ванная давно превратилась в асексуальное вместилище зубных щеток и роликовых дезодорантов. Минули в буквальном смысле годы с тех пор, как мы под ручку ныряли в пенную воду. Физическая связь с женой почти перестала существовать, зато я бесчисленное множество раз вставал на колени перед ванной, чтобы омыть тело нашей дочери. Эти мысли привели меня в такое отчаяние, что, когда Анна заглянула поторопить меня, я чуть не схватил ее мыльными руками и не бросил в воду прямо в одежде.
