Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - Геннадий Тоболяк

От слов майора Собина становилось не веселее, а тревожнее. Он, кажется, стал входить в роль лидера, всех поучать и одергивать. По раскованной манере говорить чувствовалось, что майор Собин вновь что-то затевает при поддержке своего дружка, майора Саротина, но что? Я пока не знал.

– Любой человек, живущий на Земле, хороший или плохой, знаменитый или не знаменитый, все равно когда-то должен умереть и его закопают в сырую землю – в России или в Афганистане, какая разница, так не лучше ли, командир, снять страх перед смертью путем пренебрежения к ней, будучи в состоянии алкогольного опьянения. Не случайно, по-видимому, в годы Великой Отечественной войны солдатам и офицерам перед атакой давали по сто граммов водки для храбрости духа! – заявил майор Собин в каком-то безрассудном порыве, внимательно поглядывая на мою реакцию на его слова, но я молчал, полагал, пусть выговорится человек, тогда его проще будет понять.

От призыва майора Собина «снять страх перед смертью путем пренебрежения к ней» возник шум, споры, настоящий галдеж. Каждый желал что-то сказать, и никто не хотел никого слушать, Собин ратовал снять страх путем употребления водки, переводчики Ахмет и Хаким, а также Микаладзе с Сашей Григорьевым были против алкоголя. Все ждали, что скажу я.

– Салтыков-Щедрин увековечил фамилию Микаладзе, которую носит наш общий друг, шифровальщик Микаладзе. Но главное в творчестве Салтыкова-Щедрина – не градоначальник Микаладзе, а пороки общества, которые великий сатирик высмеивал, – сказал я с долей юмора, улыбаясь, когда майор Собин заявил, что испуг нужно снимать путем пренебрежения к смерти, погрузившись в пьянство. Я вспомнил классика Салтыкова-Щедрина, его градоначальник, как известно со слов автора, предлагал снять испуг с глуповцев путем просвещения и отмены экзекуции. Что из этого вышло? Не прошло и месяца, как шерсть, которой обросли глуповцы, вылиняла без остатка, и глуповцы начали стыдиться наготы, спустя еще месяц они перестали сосать лапу, а через полгода в Глупове после многих лет безмолвия состоялся первый хоровод.

Смеялись все.

Пожалуй, больше всех смеялся прапорщик Микаладзе.

– Ну, как теперь, после слов командира, ты, Собин, остался при своем мнении или при мнении начальника? – спросил прапорщик.

– Ты, прапорщик Микаладзе, оскандалился перед командиром, – сказал Собин с сарказмом, – тебе надлежало сказать то, что сказал командир. Кто Микаладзе? Ты или командир? Естественно, ты, а он о творчестве Салтыкова-Щедрина знает больше, чем ты, хотя Салтыков-Щедрин увековечил твою фамилию, а не Тоболяка.

– Не обращайте, командир, внимания на слова Собина, – сказал мне Микаладзе. – Он все делает, чтобы кого-то с кем-то рассорить. Своим поведением Собин еще не раз заставит вас усомниться в искренности своих слов и намерений. Я знаю одно, что дорога из города Глупова в город Умнов лежит через город Буянов, как пишет классик, а не через Собина и Саротина. Эти двое, как сказал Глинка, «упившись злобой и грехом, не видят истинных видений».

– Засиделись допоздна! – сказал я вставая. – Пора отдыхать. Завтра будет трудный день. План работы объявлю завтра утром на завтраке в 8.00. Всем быть за столом без опозданий. Спокойной ночи, а я еще немного поработаю.

Все стали расходиться. Переводчик Ахмет подошел ко мне и тихо сказал, чтобы никто не мог его услышать:

– Командир! Обратите внимание на рядового Григорьева. Он в курилке рассказывал солдатам охраны «Мусомяки» анекдоты, как мне кажется, порочащие наш строй, а солдаты смеялись. У Григорьева упрямый характер и коварный ум.

– Поясните, пожалуйста, о чем идет речь.

– Григорьев говорил солдатам, что в СССР введена новая система измерения – андроп, равный десяти годам тюрьмы. Я, конечно, понимаю, что одно дело, если шутят офицеры, совсем другое дело, если такие анекдоты рассказывают солдаты, жди больших неприятностей. Это попахивает нестабильностью в государстве.

– Запомните, Ахмет, что анекдот, рассказанный кем-то для настроения, особенно теперь, когда обстановка в Кандагаре очень сложная, но вызывает смех, это к добру. Среди анекдотов есть немало очень любопытных для познания, например, этот, про «андроп», вы не находите?

Переводчик Ахмет, кажется, остался при своем мнении, ушел отдыхать. Я направился в свою тесную и неуютную каморку, которую с самого начала невзлюбил. По соседству со мной размещался прапорщик Микаладзе с громоздкой аппаратурой для шифрования. Было слышно, как он напевал старинную народную песню:

В каморке я зажег свечу. Сел на кровать. Вдруг в дверь постучали:

– Входите, не заперто.

– Телеграмма из Центра! – сказал шифровальщик Микаладзе.

– Что там сказано?

– Полковник Шамиль, начальник Кабульского центpa, сообщает, что в наш адрес направлен груз со статуэтками Ленина для раздачи афганцам. Всего 350 штук.

Я подумал про себя: «Куда деть это барахло?» Мне было известно, что статуэтками Ленина, выполненными очень неудачно в легком жанре «девушка с веслом», завалили Афганистан.

– Утром передай мое распоряжение рядовому Григорьеву, чтобы съездил в аэропорт и привез статуэтки в «Мусомяки», а там посмотрим, что с ними делать и кому их подарить?

Шифровальщик ушел.

Я стал знакомиться с имеющимися документами на лиц, завербованных оперативными офицерами, Собиным и Саротиным, в разное время. Среди агентуры были растратчики казенных денег, торговцы, лавочники, служащие кандагарской таможни, лица неопределенного занятия, а попросту – жулики и воры.

Агентура была большая. Чувствовалось, что Саротин и Собин вербовали всех подряд, кто подвернулся под руку. Вербовка происходила поспешно, без должной проверки завербованных, о чем меня предупредили в Кабульском разведцентре, и требовали в срочном порядке разобраться с надежностью агентуры, чтобы исключить всякий провал по вине агентов спецгруппы.

Фотографии агентуры хранились без должного контроля, где попало. На меня смотрели с фотографий суровые, грязные и неухоженные лица, словно разбойники с большой дороги. Все, как правило, бородатые, похожие на одно лицо – лицо злодея. Такие же фотографии печатались в газетах и в милицейских сводках лиц, совершивших тяжкие уголовные преступления и разыскиваемых правоохранительными органами.

Отложил фотографии в сторону. Стало как-то не по себе находиться в окружении бородачей, с которыми предстояло работать. Я никого из них не знал. Они меня тоже не могли знать. Кто они?

Хмурые, суровые лица разглядывали меня, словно через прицел автомата Калашникова, намереваясь пристрелить, недоуменно спрашивали друг друга, для чего я достал их фотографии и что после этого последует?

От дневной усталости и недосыпания кружилась голова, собрал в кучу все фотографии и положил в стол. Подошел к окну.