Тайная жизнь, или Дневник моей матери - Диана Чемберлен

– Мама не была твоей настоящей мамой.

Оказывается, у мамы была сестра, которую звали Сисси. Вот она-то и была моей настоящей мамой! Сисси убила себя спустя несколько дней после моего появления на свет, потому что родила меня вне брака. Мама страшно переживала из-за гибели сестры. Вот тогда-то они с папой и решили взять меня к себе.

– Мы удочерили тебя, – сказал папа. – Решили, что воспитаем вас с Кайлом как брата с сестрой.

– Значит, ты тоже не мой настоящий папа, – заметила я.

– Я – твой отец во всех смыслах, кроме одного, и не смей думать иначе.

Голос его звучал в равной мере печально и сердито, и я подумала, что не стоит больше задавать ему вопросов.

Сначала я не хотела рассказывать обо всем Кайлу. Но прошлой ночью я лежала в кровати и плакала, да так, что не могла остановиться. Кайл подошел ко мне и обнял. Он думал, я плачу из-за мамы. Тогда я рассказала ему о том, что узнала от отца. Кайл тоже был шокирован. Он все повторял: «Этого не может быть. Этого не может быть». Но я сказала, что это правда. Я не хотела отпускать его, потому что боялась, что его чувства ко мне изменятся и он уже никогда меня не обнимет. Тогда Кайл сказал: «Кейт, мне все равно, кто была твоя мама. Ты всегда останешься моей сестрой».

20 октября 1941 г.

В эти дни папа говорит больше обычного. Покончив со своим ужином, он слегка отодвигается от стола и начинает рассказывать о мельнице или о той работе, которую нужно сделать по дому. Но больше всего он говорит о маме. Я и подумать не могла, что он будет так тосковать о ней. Мне кажется, впрочем, что тоскует он не о той маме, которую я знала, а о женщине, которой она когда-то была.

– Она была настоящей красоткой, – говорит папа, глядя в окно. – А еще очень любила петь.

Сколько я ни пытаюсь представить, как мама поет, ничего не получается.

– А еще танцевать, – добавляет он с улыбкой. – Бьюсь об заклад, вы и не думали, что мама умела танцевать. А она пташкой летала по танцплощадке, такая легкая и свободная. Улыбка никогда не сходила у нее с лица. – Какое-то время отец молча смотрит в пустую тарелку, а я пытаюсь вспомнить, когда я в последний раз видела улыбающуюся маму. И не могу.

– А какой была моя настоящая мама? – спрашиваю я.

– Сисси? Хорошенькой, как розовый бутон. Парни ее обожали. В этом-то, я думаю, и была ее главная проблема. Она страшно переживала, когда родила тебя, не зная толком, кто твой настоящий отец. Люди любили позлословить на ее счет. Должно быть, ей казалось, что жизнь ее теперь кончена. А тебя мама пожелала взять в нашу семью. В то время она ничего так не хотела, как детей, – сказал папа. – Когда родился ты, Кайл, она все время целовала тебя и пела тебе колыбельные. Тогда еще она была счастливая и довольная – такая, какой я привык ее видеть. Глаза у нее сияли. А потом, когда Сисси убила себя и у нас появилась Кейт, – папа взглянул на меня, – мама заболела. Должно быть, что-то с легкими. Поначалу мне казалось, это болезнь так изменила ее характер. Она не спала ночами, только кашляла и кашляла. Это и стало твоей колыбельной, Кейт. У мамы просто не было сил возиться с тобой. А потом она начала видеть то, чего не было. Я думал, это потому, что она так мало спит. Она менялась день ото дня, и даже Кайл в конце концов перестал ее радовать.

– Мне так жаль, папа. – Я не могла смотреть ему в глаза.

– Нет-нет, Кейт, не вини себя. Возможно, все дело в том, что ей пришлось присматривать сразу за двумя малышами, да еще после того, как сестра наложила на себя руки. Слишком много для одного человека.

Папа встал и отнес свою тарелку в раковину. Я тоже встала, чтобы при первой же возможности сбежать в пещеру. Я знала, что там мне сразу станет легче. Внезапно папа повернулся ко мне:

– Хотел бы я знать, детка, где ты пропадаешь целыми днями?

Я молча смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.

– Надеюсь, ты там в безопасности?

– Да, папа.

– Что ж, тогда иди.

Сегодня мне грустно, как никогда. Я думаю о женщине, которая была моей матерью и которую я совсем не знала. Хорошенькая, как розовый бутон… и опозоренная моим рождением. И мама. Судя по всему, она была обычной мамой до того, как к ним попала я. Веселой и жизнерадостной. Такое чувство, что я сломала жизнь сразу двум женщинам.

1 декабря 1941 г.

Мисс Крисп, как и миссис Ренфрю, считает, что из меня получится хорошая писательница. Я написала рассказ о девочке, которая нашла в пещере сокровища (драгоценные камни), и мисс Крисп прочла его вслух перед всем классом. При этом она делала паузы в местах, где я бы ни за что не остановилась, отчего мой рассказ стал похож на стихотворение. «Очевидно, что у тебя талант к сочинительству, Кэтрин», – заявила она потом. При этом все повернулись и посмотрели на меня. Я слышала, как Сара Джейн что-то шепнула Присцилле, и та захихикала. Терпеть не могу Присциллу. Когда школьный год только начался, она спросила меня, зачем я обрезала волосы. Заявила, что только они меня и красили, и вот теперь я от них избавилась. Мне и так известно, что я самая некрасивая девочка в нашем классе. У всех остальных длинные волосы, в которые они вплетают ленточки, а у Сары Джейн еще и ямочки на щеках. Кайл о них постоянно толкует. Когда он начинает болтать вот так о Саре Джейн или о какой-нибудь другой девочке, мне кажется, еще немного, и я умру от сердечного приступа. Не сомневаюсь, что в один прекрасный день я упаду мертвой к его ногам.

Вечерами Кайл сидит в моей пещере (мы с ним закутываемся в одеяла, потому что на улице стало прохладно) и расспрашивает меня о том, кто из девочек, на мой взгляд, самая красивая. Это все, о чем он может думать в последнее время. Бывает, мисс Крисп задаст ему вопрос, а он понятия не имеет, о чем его спрашивают, – все потому, что сидит и пялится на косы Люси.

Все мы за этот год изменились. Я говорю о наших телах. У Гетча лоб усыпан прыщами, а у Уильяма пробивается черный пушок над верхней губой. Грудь у Сары Джейн выросла настолько, что еще чуть, и блузка расстегнется. Я лишь недавно поняла, насколько притягательна может быть женская грудь. Кайл просто расплывается в желе, когда смотрит на грудь Сары Джейн, что происходит все чаще и чаще. Моя грудь, конечно, намного меньше. Но если я расправляю плечи, когда прохожу мимо Гетча или Уильяма, то чувствую на себе их взгляды. И в этот момент я осознаю свою власть над ними. Когда это происходит, в груди у меня начинается странное покалывание, будто они и правда прикасаются ко мне своими взглядами. Порой мне страшно хочется, чтобы кто-нибудь коснулся моей груди. По вечерам, когда Кайл засыпает, я иногда трогаю ее сама. Даже удивительно, до чего это приятно!

Все эти мысли лезут мне в голову из-за того разговора, который состоялся у нас с Кайлом накануне. Мой брат, без сомнения, самый красивый парень в классе. Он высокий – в свои пятнадцать уже метр восемьдесят. Волосы у него прямые и очень густые, с красивым блеском. Зубы белые и ровные (у меня у самой такие же зубы). Плечи у него такие широкие, что он носит теперь папины рубашки.