Запах медовых трав - Буй Хиен

Было душно, хотя на дворе уже стояла осень. Чать взялся за опахало. Он успел полюбить маленьких актеров. Их ремесло не очень-то хорошо кормит. Чать усердно махал опахалом. Скоро он разлучится с ними. Пусть хоть сейчас им будет приятно и прохладно. А дядя Тяни-тележку — человек щедрой души: размахнулся с угощением на целых сорок два су! Вот что значит настоящий хайфонец!

Компания пила, ела, смеялась, пела песни. Они угостили вином и Чатя: оно оказалось таким горьким! Мальчик с трудом заставил себя сделать глоток. Но шаловливая Гао вылила ему в рот всю чарку — бедняга чуть не захлебнулся.

Когда Чать улегся спать, в ушах у него все еще звенели грустные мелодии тео.

* * *

Поздний вечер. И на Железном рынке, что возле пристани, и на причаленных к берегу джонках все еще кипит жизнь.

С парохода «Ле Хоа» огромными корзинами выгружают съедобных моллюсков и крабов: рано утром, едва пропели петухи, где-то уже пробудились от сна люди и отправились на добычу, теперь эта добыча станет товаром. На рынке вдоль стены под легкими навесами прилепились харчевни и закусочные. Горят электрические и керосиновые лампы, отбрасывая желтые полосы света. Шагают прохожие, из харчевен доносятся смех и голоса. Разделанные собачьи тушки, подвешенные повыше, оскалясь, невидящими глазами смотрят на эту картину. Слышатся возгласы посетителей:

— Эй, парень, подай-ка вареной требухи!

— В подливку муки много не сыпь! Понятно?

— Эх, надоела мне эта говядина…

В торговых рядах разложена морковь, помидоры, пучки зеленого лука, связки чеснока и зеленого перца, цветная капуста, висят поросячьи ножки, куски говядины. И все это переливается всеми цветами радуги — зеленым, красным, фиолетовым, желтым и еще какими-то диковинными оттенками. Здесь богат лишь тот, кто торгует. Безработным приходится совсем туго. Впрочем, не каждый из торговцев процветает. Но, как говорится, хоть проторговался, все равно купец, хоть и приуныл человек, а на развлечения все же тянет. И, выбрав укромное, малоосвещенное место, маленькая бродячая труппа вновь собирает зрителей призывным барабанным боем. Опасаясь, как бы про них не пронюхала полиция, маленькие актеры решили избегать яркого освещения.

Зрители плотным кольцом окружили их, и началось представление: «Павильон весенних радостей». Маленький Тить, игравший роль Лыу Биня[12], стал, напевая, писать стихи на стене павильона. Но вместо того, чтобы пропеть, как полагается: «Слава ко мне непременно придет, коль не сегодня, так завтра», юный актер запел куплеты, высмеивавшие мироедов. Тут на «сцену» вышла бойкая Ла.

— Достопочтеннейший, — девочка, улыбалась голосок звучал насмешливо, — не сыграть ли нам «Лыу Биня» на новый манер? Да и вообще к чему эта пьеса сейчас? Давай-ка лучше покажем почтенной публике «Западного дьявола»!

Артисты держались непринужденно и свободно импровизировали. Тить играл роль крестьянина, Гао — его жены, Дат — деревенского старосты. Ла собирала деньги в островерхую шляпу, а дядюшка Тяни-тележку изображал Западного дьявола.

Чтобы как-то обозначить перерывы между явлениями и антракты, керосиновую лампу накрывали большой корзиной. Барабан гремел неутомимо.

Действие происходило в доме бедного крестьянина в дни сбора податей. Крестьянин лежал распростертый на земле. Грянул барабанный бой, большую корзину, которой была накрыта лампа, убрали. «Сцену» залил желтоватый тусклый свет. Вошел староста в шелковом платье.

— Эй, где этот поганец Лык? — закричал он грозно. — Не заплатишь подать сполна — шкуру спущу! Если тебя покалечили вчера и тебе не дотащиться до общинного дома, плати монету здесь и получай квитанцию…

Жена крестьянина плачет, обнимая тело мужа.

— Бедный ты мой! Несчастный ты мой! Били они тебя, истязали, в колодках держали они тебя… На кого покинул ты нас, на кого оставил ты нас…

С т а р о с т а (все так же сердито). Эй ты, баба, что там с твоим мужем стряслось? Если за вами останется недоимка хоть в один хао, я и тогда не пощажу. Прикажу начальнику стражи бамбуковый кол вбить у тебя во дворе да привяжу к нему подлеца, мужа твоего! Слышишь?

К р е с т ь я н к а (подбегает к старосте и, бросившись на колени, хватает его за полу платья). Господин! Господин! Вы пытали моего мужа, пальцы ему защемляли, били его до того, что кровь у него горлом пошла. Вернулся он домой, да и помер. Бедный ты мой, бедный (поворачивается в сторону мужа). Придется мне просить родственников, пусть идут с жалобой к самому господину правителю. Господин не даст спуску виновным. Бедный ты мой, бедный!..

С т а р о с т а (испуганно). А ты не врешь? Ведь сейчас время сбора налогов… Уж не хочешь ли и ты угодить в колодки?

К р е с т ь я н к а (продолжает причитать). Не стало у меня в жизни опоры… Лучше уж сидеть мне в тюрьме! (Кричит.) Люди, соседи, сюда! Вот староста, он убил моего мужа, он убил его!

С т а р о с т а. Не можешь потише-то! (Достает бумажник.) Я вот что надумал, я решил тебя облагодетельствовать. Вот держи-ка три донга на похороны.

К р е с т ь я н к а (проворно сунув деньги в мешочек). У вас, господин, денег много! А на три донга поминки никак не справишь. Если же я немедленно не доложу об убийстве господину правителю, как бы потом не было кое-кому хуже… (Хватает старосту за полу одежды.)

С т а р о с т а (отстраняя крестьянку). Держи-ка еще два донга, а мне недосуг, я пошел. Считай, что это вроде милостыни покойному. (Обращается к зрителям.) С покойниками, скажу я вам, лучше не связываться!

К р е с т ь я н к а (замечает в бумажнике у старосты квитанции об уплате налога). Почтенный, извольте выдать квитанцию для моего мужа.

С т а р о с т а (опомнившись). Какую еще квитанцию? Мертвецу квитанции не нужны.

К р е с т ь я н к а (задумывается на минуту, потом обрадованно смеется). А я сожгу ее на могиле мужа![13] А не то, неровен час, спустится он в преисподнюю, застукает его там француз-полицейский да начнет спрашивать квитанцию. Как тогда ему быть прикажете?

В этот момент крестьянин, неподвижно лежавший на земле, вдруг вскакивает и выхватывает квитанцию из рук старосты.

— Теперь все в порядке! Обойдусь без уплаты налога!

Лампу снова накрыли корзиной, и зрители громко захлопали. В островерхую шляпу дождем полетели монеты, да не какая-нибудь мелочь, а крупные.

Уже совсем стемнело. В отсветах фонаря на стене вдруг появилась огромная тень толстопузого полицейского с палкой в руке.

Монеты все летели в шляпу, которая заметно потяжелела. Ла высыпала деньги в платок и завязала его узлом. Тут со стороны пристани Батьтхай раздался громкий голос Чатя:

— Полицейские! Настоящие полицейские!

Толпа кинулась врассыпную. Два полицейских подкатили на велосипедах. Они полагали, что выследили компанию, которая занималась запрещенной азартной игрой. Но видя, что им не удалось загрести себе в карман монет — то бишь «вещественных доказательств», — они с важностью удалились.

А