Из жизни читательницы - Елена Лобанова

— Марысь! Ну отстань ты от Людки, да? Ты упертая какая-то, правда! Ну чего ты от нее хочешь? Чтобы она только Достоевского читала, да?

— А ты хочешь, чтобы она как ЭТИ стала?! — закричала я, вырывая рукав. — Это же… это… зомби какие-то! Я вот одну в трамвае спросила — смотрю, сидит такую же гадость читает: «Женщина, вам правда интересно?» Так она знаешь что ответила?!

— Ну что?

— «Отличная книга!» — говорит! И смотрит на меня как натуральный зомби, бессмысленно так! Это… жутко просто, а никто не замечает! Такие вот книги — они же человека зомбируют! Он же вкус теряет, как собака — обоняние! А потом и облик человеческий…

— Ну уж и зомбируют, — проворчала Римка и нахмурилась, размышляя. И, поразмышляв, додумалась: — А может, и пускай зомбируют? Может, оно и лучше?

— ЛУЧШЕ?!

— Ну в смысле… отвлекают немножко, да! Там хоть приключения какие-то, и в конце все хорошо. Ты думаешь, кто у нас «мыльницы» смотрит? Идиоты, думаешь, поголовные?

— Н-ну… Почему же идиоты…

— Ага! Понимаешь, значит! Их все нормальные люди смотрят, потому что — красивой жизни хочется. Хоть ненастоящей, хоть по телевизору! Там музыка, костюмы изысканные, пляжи, океаны! Посмотришь, вздохнешь — и можно дальше наш бардак терпеть. И книги точно так же! А то некоторые пишут… я прям не знаю… чтоб людям нервы помотать, честное слово! Вообще книга должна быть, чтоб вечером почитать — и спать спокойно. Вон Людка — что с ней было, видела? Так ведь и по фазе, знаешь, сдвинуться можно! Когда с ребенком такое творится. Ну, тебе вообще-то это трудно понять…

Мои ноги снова принялись за дело. Бодро, в хорошем темпе они понесли меня прочь. Когда-то я занималась спортивной гимнастикой. Недолго, но все же. В четвертом классе. С тех пор у меня неплохо развиты мышцы бедер, а также икроножные. Получше, чем у некоторых замужних женщин. И вены не перегружены — ни родами, ни стоянием у плиты. Готовит у нас мама. И нервы у меня крепкие — читаю полночи, и ничего. В то время как люди нормальные читают, чтоб уснуть. Хотя что с меня взять, с неполноценного человека? К тому же упертого…

А хотя плохо это или хорошо — быть упертой, — между прочим, еще вопрос!

Потому что однажды в моем пионерском детстве в наш седьмой отряд пришел красивый молодой дяденька-акробат. Ему, оказалось, требовалась тренированная девочка для парного выступления на лагерном празднике. А спортсменок в отряде нашлось всего две — Светка, художественная гимнастка, и я, едва освоившая «колесо» в обе стороны. Светка была тоненькая как прутик, с золотыми кудряшками и громадными распахнутыми синими глазищами. А я была просто я. Да еще и весила позорных тридцать шесть килограммов.

Светка легко вспрыгнула к акробату на колено и закрутилась туда и сюда, красиво перегибаясь. Она умела делать все три «шпагата»!

— Да ее и держать нечего! Как пушинка! — похвалил дяденька, опустив Светку на землю, и жестом подозвал меня.

Я, покраснев как рак, взгромоздилась на то же колено. Стоять на нем было непривычно, но не то чтобы очень трудно. На бревне бывало пострашнее. К тому же разрешалось держаться за его руку или плечо. Я осмелела и даже сделала «ласточку» и мостик.

— Эта потяжелее будет! — вздохнул акробат, отпустив меня, и почесал в затылке. — Но зато и упертая… Равновесие держит. Ладно! Завтра на тихом часе — тренировка.

Он обращался ко мне! Меня выбрали для выступления! За то, что я оказалась упертая!

Надо ли говорить, что то были счастливейшие минуты лета? Жаль только, что протекли они слишком быстро — как все минуты счастья. А последняя из них была даже не минута, а коротенькая фраза:

— Уезжаешь, значит? А я думал, останешься на второй поток — и можно в Зеленый театр!

…Я храню эти мгновения в потайном уголке памяти, как драгоценности: иногда осторожно вынимаю и, затаив дыхание, любуюсь их слегка потускневшим от времени блеском.

А что, если бы я осталась на второй поток? Если бы стала профессиональной акробаткой? Да уж, наверное, не брела бы сейчас в слезах куда глаза глядят…

Неугомонная Римка снова догнала-таки меня и вцепилась в руку сзади.

— Не надо, Рим, — пробормотала я, вырывая рукав, и сердито оглянулась.

Однако это оказалась вовсе не Римка! Передо мной стояла и криво ухмылялась какая-то девчонка в шапке с двумя торчащими, как рожки, концами. На каждом рожке болталось в виде кисточки несколько разноцветных шнурков.

— Чо, не узнаешь, что ли? — развязно обратилось ко мне экзотическое создание.

— Я… что-то не…

Надо заметить, я невесть когда отвыкла от обращения незнакомых людей на «ты». От удивления слезы мои сразу высохли.

— Метелкина! Антонина! — с укоризной представилась рогатая девица и, надув губки, выжидательно уставилась на меня.

Но ни имя, ни фамилия, ни то и другое вкупе не вызвали в моей памяти никаких ассоциаций.

Девица отступила на шаг. Еще раз придирчиво осмотрела меня, склонив голову набок и взмахнув кисточками.

— Подожди! Ты ж вроде Марина? Из школы? Ну! Приходила к нам прошлый раз? Да в цех же!

Я решительно не помнила никакого цеха и так и сообщила Антонине Метелкиной.

— Ну ты даешь! Чо, с памятью проблемы? На Индустриальную, четырнадцать!

Адрес показался мне смутно знакомым…

— Так ты… вы… из Союза писателей?

Только теперь я ее узнала — та самая девушка, которую обозвали «чмо» и спихнули со стола.

— А… что же у вас в союзе поэты такие невоспитанные?

— Да не из какого мы не из союза! — воскликнула с досадой девица. — А совсем даже наоборот! Мы ред-кол-ле-ги-я! Журнала «Литературный цех». И вообще мы свободная самодеятельная творческая организация. А всякий там официоз для нас — не самоцель! Просто у них в Доме творчества по средам две комнаты свободные, вот и тусуемся…

Эту информацию я осмыслила не сразу. Прошло не меньше минуты, прежде чем в сознании моем явственно вырисовалась цепь «писатели — свободная организация — “Литературный цех”». Эту последовательность логично заключило слово «графоманы». А когда оно ясно прозвучало у меня в голове, то я вежливо, но твердо распрощалась со свободной самодеятельной творческой единицей:

— В любом случае приятно было познакомиться. Конечно, может быть, и приду как-нибудь… Если будет время… Да нет, завтра никак не получится. Но в другой раз…

Напоследок Антонина Метелкина, кажется, вознамерилась поцеловаться. Но я любезно кивнула, повернулась и решительно двинулась прочь. И опять заработали мышцы ног.

Такой уж, видно, выдался день.

— Приходи… приходите! — еще кричала вслед Антонина. — У нас ведь скоро юбилей — год со дня основания! Придет сам Галушко! Га-луш-ко! Это наш Гоголь! Го-голь!!