Искупительница - Джордан Ифуэко

весь яркий ураган света и музыки поблек в моих глазах. Меня накрыло ошеломляющее чувство вины.

– Мне жаль, – выдохнула я. – Я… я знаю, наша империя совершала ошибки. Я пытаюсь исправить это. Вот почему я хочу помазать Минь Цзя. Вот для чего этот вечер.

Создание вновь наклонило голову. На мгновение я ощутила исходящий от него холод: по шее и рукам у меня побежали мурашки. Голос создания взревел в моей голове:

«НЕДОСТАТОЧНО! – сказало оно. – Этого недостаточно!»

И я снова оказалась одна, как будто никакого ребенка и не было вовсе. Я подняла кубок к губам дрожащими руками и сделала несколько глотков.

– Эм… еще вина, Ваше Величество? – пискнула служанка.

Я едва не подскочила, успев забыть о том, что кто-то рядом. Служанка побледнела, и я вдруг поняла: она слышала, как я говорю сама с собой. Вздохнув, я потерла переносицу. Что ж, при дворе меня и так уже считают ведьмой – невелика разница, если теперь меня будут считать еще и безумной.

– Нет, – сказала я наконец. – Думаю, мне… лучше поумерить пыл сегодня.

Я поклялась себе, что поговорю с Кирой сразу же после окончания вечера. Она споет мне, исцелит мое безумие, и все вернется в норму. До тех пор мне нужно только пережить эту ночь.

Между исполнениями иджо агбайе правители королевств и их сопровождающие исполняли национальные танцы в мою честь. Некоторые инструменты и костюмы я никогда раньше не видела. Надрей и его бирасловские помощники кружились в ярких шерстяных одеждах дервишей; придворные Цзи Хуаня изображали пантомиму в морейоских масках с развевающимися лентами; даже Беатрис танцевала, вышагивая с сопровождающими ее дамами в нонтской последовательности поз под названием «павана». С каждой демонстрацией шелка, золота и драгоценных украшений я вспоминала слова Майазатель.

Как много этих сокровищ происходило из шахт и лесопилок, которыми мы с Дайо владеем?

Насколько именно я богата?

В высокие окна зала светила луна. На лбах уставших гостей блестел пот, когда они садились на свои подушки, обмахиваясь веерами и утоляя жажду манговой водой. Но прежде чем ночь завершилась, из-за стола выступил король Зури из Джибанти.

За ним стоял отряд джибантийских воинов: грудь у каждого была раскрашена в красные, желтые и белые узоры. На ноге у каждого имелась погремушка, набитая семенами, и они отбивали ритм, стуча по полу яркими деревянными шестами. Воины пели в унисон, пока Зури поднимался к моему трону. Он поклонился: длинные волосы скользнули по его точеным темным плечам, касаясь концами складок красной туники.

– Моя императрица, – объявил он, – для этого танца потребуется партнер.

– Жаль это слышать. – Я холодно улыбнулась. – Потому что ваша императрица не танцует.

Зури моргнул, изображая искреннюю растерянность:

– Но от вас не потребуется танцевать, Ваше Императорское Величество. Клянусь честью воина. Все, чего я прошу, – добавил он своим хорошо поставленным тенором, – это вашего полного внимания.

Затем он протянул руку. Чуть выше локтя у него блестел золотой наруч, плотно обхватывающий кожу. Это было популярное украшение для состоятельных юношей – даже не знаю, почему меня вдруг пробрала дрожь. Отчего-то мне вспомнился Мелу в саванне, связанный чужой волей. И все же, под любопытными взглядами сотни гостей… я протянула Зури руку в ответ.

Его ладонь оказалась на удивление мозолистой для человека, проводившего все свое свободное время в праздных удовольствиях.

– Считайте это игрой, – сказал он мне, пока мы спускались с платформы.

Воины продолжали стучать шестами об пол: ритм ускорялся.

– Следите за мной – и победите. Потеряете меня из виду дольше чем на семь ударов – проиграете. В качестве приза вы сможете задать мне один вопрос. Любой на ваш выбор.

Он отступил, и я слишком поздно поняла, что воины успели нас окружить. Прежде чем исчезнуть за пределами круга, оставив меня внутри, он подмигнул:

– Мой приз, разумеется, такой же.

Я возразила:

– Но если я не захочу отвечать на твой…

Воины заглушили мой вопрос. Они запели звучными голосами, весело мне улыбаясь.

Видишь ли ты его, дева?

(Умна ли она?)

Слышишь ты его, дева?

(Красива ль она?)

Птица ведет тебя к меду – выпьешь до дна?

Если найдешь его,

(Губы ее полны ли?)

Если поймаешь его,

(Бедра ее широки ли?)

Красавица-дева, надеюсь, ты голодна!

По залу разнеслись хихиканье и шепот. Мое лицо вспыхнуло.

Ритуал ухаживания. Зури – этот пустоголовый нахал – втянул меня в ритуал ухаживания.

Я прищурилась, глядя на него, полная решимости победить – пусть даже только для того, чтобы потребовать ответить за свою наглость. Он начал танцевать: я видела только его макушку – он гибкой тенью скользил за спинами воинов. Воины двигались в противоположном направлении, чтобы еще больше меня запутать. Зури танцевал резко меняя направление, и мне приходилось делать то же самое.

Я запоздало поняла: он менял направление точно в такт музыке, заставляя меня двигаться под ритм. Ракушки каури скользили по моей коже. Я вытерла ладонью вспотевший лоб, невольно улыбнувшись.

– Хитрый ход, – выдохнула я.

Он все-таки заставил меня танцевать.

Темп все набирал обороты, пока у меня не закружилась голова. Наконец я потеряла Зури из виду. Я отчаянно завертелась, но удары шестами продолжались – пять, шесть, семь, – и вот игра уже закончена. Зури вошел в круг, улыбаясь от уха до уха. Жилистая грудь блестела от пота. Воины сомкнулись за его спиной снова.

Я нахмурилась, скрестив руки на груди… но, не успела я понять, что происходит, как Зури поднял меня за талию, точно как Дайо недавно поднимал Ай Лин в иджо агбайе. Я ахнула, схватившись за его плечи. Грациозно меня покружив, он опустил меня на пол и наклонился к моему уху.

Мое дыхание участилось.

Он пах резко и сладко одновременно, как полировка для копий в сочетании с маслом агавы. Его губы коснулись моей щеки. И на мгновение мне почему-то вдруг почти – почти! – захотелось, чтобы вместо этого он нашел мои губы.

Голосом холодным, как шелк, он спросил:

– Кто убил Таддаса из Мью?

Я отшатнулась, как будто он меня ударил.

Кажется, он тут же пожалел о сказанном.

– Прости меня, Тарисай. Я не хотел…

Я вырвалась у него из рук. Зал поплыл перед глазами. Грозные обсидиановые статуи смазались в одно большое черное пятно, и я вдруг снова оказалась в том пустом коридоре: кровь Таддаса растекалась по плитам, мальчик говорил что-то, давясь словами, которые я не понимала, а потом он обратился в пыль, и Таддас был мертв,