Когда сбываются мечты - Альенде Эстель

– Дело в том, Селеста, что работы Джакометти, и картины, и скульптуры, высоко ценятся на рынке произведений искусства. Не знаю, известно ли тебе, но в 2010 году одна из его скульптур была продана более чем за сто миллионов долларов, – мягко прервал ее Крамер.

Селеста молча слушала его.

– Так вот, на днях я отнес твою картину на аукцион и продал ее за тридцать тысяч евро.

Этот разговор Селеста могла бы повторить слово в слово, будто слышала его только вчера. В тот день учтивый господин Крамер определил ее судьбу. Тогда она не знала, что более половины работ известного швейцарского художника и скульптора Альберто Джакометти, о которых знают эксперты, – подделки, поэтому писать их было, с одной стороны, очень легко, с другой очень ответственно.

Очень быстро Селеста выработала свой собственный стиль. Она никогда не делала точных копий картин, просто не видела в этом смысла. «Любой начинающий бумагомарака может сделать такое», – считала копировщица. Она же поступала по-другому: она смотрела на картины художника, интересного ей своими темами и манерой письма, раскапывала материал о проблемах, которые волновали мастера в то время, и создавала новую картину, которую, исходя из существующей объективной информации о нем, автор мог написать в то время. Она не копировала картины, потому что, появись Габриэль перед заказчиком или на аукционе с точными копиями уже имеющихся полотен, любой смог бы разоблачить его обман. Поэтому она очень старалась не подвести его и удивить: всякий раз, когда он являлся к ней, она предлагала Крамеру новую картину. Полотна и в самом деле были изумительны. Габриэль не переставал удивляться ее манере письма. Очень скоро он понял, что создавала она все эти произведения искусства обычной малярной краской.

– У меня аллергия на запах масляной краски, – призналась она, когда он спросил ее, почему она работает в такой технике. – Безусловно, я использую масло, когда заканчиваю картину, чтобы придать цвету глубину.

Он был восхищен ее находчивостью.

– А так я обычно смешиваю малярные краски с акриловыми, – добавила Селеста, – и вот, посмотрите, что получается.

То, что у нее получалось, было работами высшего класса, уж в этом Крамер был знатоком. Каждый раз бывая у Селесты, он благодарил Бога за встречу с этой талантливой девушкой.

Однажды, когда он зашел в ее студию, она позволила ему посмотреть, как она работает над картиной и придает ей товарный вид. Очередной шедевр Джакометти, только что законченный Селестой, блестел как новенькая монета.

– По-моему, это гениально, – похвалил ее Крамер.

– Спасибо, – девушке польстила его похвала, – но надо еще много чего сделать, прежде чем Вы сможете забрать ее у меня. Хотите кофе?

– Не откажусь, – ответил Крамер.

– Растворимый будете? – уточнила она.

Он скривился, потому что признавал только настоящий свежезаваренный кофе, но все же утвердительно кивнул. Девушка достала две чашки, насыпала в них кофе.

– Сахар и сливки на столе, берите сами, – сказала она и со своей чашкой вернулась в мастерскую. Крамер пошел за ней.

– Вот так, смотрите, сейчас маэстро Джакометти составит нам компанию и тоже выпьет с нами кофе. На глазах изумленного Крамера, она вылила содержимое своей чашки на картину, а затем кисточкой аккуратно распределила коричневую жидкость по всей поверхности.

– Чем крепче кофе, тем больше крошечных частичек попадает между волокнами холста, когда вода впитывается в поверхность картины, – прокомментировала она свои действия.

«Находчивая девочка», – с удовольствием отметил Габриэль. Сам он тоже научил ее нескольким трюкам, которые превращали простой рисунок, выполненный ее кистью, в раритет. Он посоветовал ей покрывать законченную картину цветным лаком, а потом в нескольких местах разбивать его, чтобы состарить картину на несколько десятков лет.

Габриэль, всю жизнь посвятил работе с предметами искусства, много раз выступал в качестве эксперта по оценке подлинности картин. Его было нелегко обвести вокруг пальца, так как он сам поднаторел в балансировании на грани добра и зла. Он мастерски менял подрамники, вытаскивал кнопки, которыми крепился холст, держал их в соленой воде, чтобы они покрылись ржавчиной, и возвращал их на место, меняя возраста картины. Иногда он вытряхивал над картиной содержимое мешка от пылесоса, чтобы в уголках собиралась пыль, но так как был аллергиком, считал эту уловку наиболее трудоемкой для себя и старался, чтобы это за него делала Селеста. Когда она начинала задавать неудобные вопросы, взывая к его совести, иногда даже угрожая все бросить и сдаться властям, он говорил:

– Успокойся, детка. В нашем деле нам всегда поможет людское тщеславие. Только подумай, если уже музеи и эксперты затрудняются определить поддельное полотно или подлинное, то как это удастся сделать человеку, всего лишь имеющему определенную сумму денег и страстно желающему заполучить шедевр, чтобы повесить у себя в гостиной?

Селеста соглашалась с ним, ведь у него был солидный опыт в подобных делах. Но иногда ею овладевал страх:

– Что же со мной будет, если у кого-нибудь это получится? Если подделку распознают?

У Крамера и на этот вопрос был ответ:

– Допустим, ты наняла эксперта, который разложил все по полочкам, или догадалась сама, что ты купила подделку. Как же ты сможешь в этом признаться? Как ты объявишь своим друзьям и знакомым, что заплатила кругленькую сумму за подделку? Посуди сама, много ли найдется тех, кто захочет рассказать всему миру, каким простофилей он был, и как мошенники обвели его вокруг пальца, заставив выложить бешеные деньги, за картину, написанную малярными красками?

Во всем, что говорил этот человек, безусловно, было рациональное зерно. Только страх по природе своей иррационален, его нельзя проанализировать и объяснить логически. Он впивается тебе в глотку холодными пальцами и душит до тех пор, пока ты не потеряешь сознание или не найдется тот, кто поможет высвободиться из смертельных объятий.

Сотрудничество с Крамером было для нее долгим и серьезным испытанием, поединком со страхом. Однажды в ее дом постучались полицейские. Она чуть не лишилась чувств, решив, что ее обман раскрыт, ведь все тайное очень скоро становится явным. Она представила, что теперь ей придется провести долгие месяцы в тюрьме по обвинению в мошенничестве. Повод для визита полиции оказался куда страшнее.

Погиб Джеймс, ее родной брат, единственный человек на земле, которого она по-настоящему любила, и который беззаветно любил ее. Нелепая случайность, дорожное происшествие. По свидетельству очевидца, Джеймс и его друг Адриан, который жил неподалеку, мирно беседовали, возвращаясь со школы. Возбужденный разговором, Джеймс не заметил, как нечаянно оказался на проезжей части в паре метров от подъезжающего автобуса.

«Это божья кара, – подумала Селеста. – В наказание за мои грехи бог лишил меня смысла этой жизни». В эту секунду Селеста дала себе слово раз и навсегда покончить с работой копировщицей. Почти не отдавая себе отчета, сразу после похорон, никому не сказав ни слова, в особенности Габриэлю Крамеру, она собрала вещи и улетела в Америку. Поступив так, Селеста не была уверена, что победа в борьбе со страхом оказалась на ее стороне, но, перелетев через океан, она вздохнула свободнее. Стараясь стереть все произошедшее с ее родственниками из памяти, в Штатах она поменяла документы, взяла себе новое имя. Она стала Лайлой Джеймс, и всякий раз называя свою новую фамилию, она думала о своем бедном брате. Каким все казалось несправедливым! Только она почувствовала, что в их жизни все, наконец, пошло на лад.