Убийцы дронов - Сергей Самаров

— Мне одной хватит…

— Что надумал? — строго спросил я. — Докладывай…

Валера лишь хитро улыбнулся…

— Товарищ старший лейтенант, я сделаю все нормально… Зайду с соседнего двора. На ту сторону из дома только одно окно — дальнее, наверное, из другой комнаты или с кухни. Но на всякий случай, как подойду к забору, я по связи скажу. Нужно будет отвлечь внимание. От общего обстрела они просто присядут за подоконники, и все. Можно в стену из «Корда» выстрелить. Там, в доме, наверняка переполох начнется. Но когда я за угол дома пройду, стрельбу нужно прекратить. В доме целых стекол с этой стороны не осталось, я светошумовую гранату в окно заброшу. После этого всем следует зажмуриться. А через пару секунд сразу — в атаку.

— Рискованно… — покачал головой подполковник ФСБ. — А если они эту атаку «кинжальным огнем» встретят?

— Нашу атаку… — уточнил я. — Извините, товарищ подполковник, ни вас, ни ваших офицеров мы в атаку не берем. А что касается «кинжального огня», то бандиты будут не в состоянии его вести. Они будут временно и слепы, и глухи. Валера, возьми себе в поддержку кого-то из бойцов. Пусть со стороны чужого двора тебя прикрывает на случай. И — вперед! — Я вложил рядовому в ладонь светошумовую гранату «Заря-2»[10]. Предпоследнюю свою гранату из разряда оружия нелетального действия. Хотя нелетальное оружие тоже достаточно часто убивает. В моей практике были случаи, когда бандиты гибли и от светошумовых гранат, и тем более от светошумовых мин, потому что у мин и звук громче, и вспышка ярче, и взрывная волна несовместима с волной, вызванной взрывом гранаты.

— Старлей, а по какому праву ты здесь начинаешь командовать старшими офицерами? — возмутился подполковник. — Мне кажется, ты плохо осознаешь собственное значение. Решаешь, кому в атаку идти…

— Мне это право предоставил полковник Коломойников, как руководитель операции, — спокойно ответил я. — Если у вас есть сомнения, можете позвонить ему, он вам обрисует ситуацию. А вообще, я всегда веду за собой в бой только тех бойцов, в которых уверен на сто процентов. Привычка у меня такая хорошая есть. Это уверенность не только в том, что они сумеют победить, это уверенность в том, что они под бандитские пули не попадут, в отличие от ваших офицеров, которые уже позволили себе такое «удовольствие».

Я говорил предельно жестко, не отводя при этом взгляда. Подполковник смутился, отошел в сторону и начал звонить, как я догадался, полковнику Коломойникову. Полковник особо не выделял вариант с боевым руководством операцией. Но, видимо, понял ситуацию правильно и нашел, кажется, нужные слова, которые, говоря честно, мог бы и я произнести. Например, слова о том, что боевые действия по нейтрализации бандитов — это сугубо прерогатива спецназа. Все равно какого, но именно и только — спецназа. А поскольку спецназ ФСБ на месте действия отсутствует, в дело вступает тот спецназ, который присутствует, который специально сняли с другого задания для выполнения настоящего. И вообще, у оперативников и у спецназа — разные функции. Я в состоянии понять мужской характер подполковника и его офицеров, их желание подраться. Но здесь требуется умение, требуется элементарная боевая подготовка, которая у оперативников часто сводится к умению нажимать на спусковой крючок. Нас никогда не устраивали помощники, которых требовалось защищать, не ожидая от них реальной помощи. В этом случае они становятся не помощью, а только помехой, которая не позволяет действовать с полной отдачей, как того и требует положение вещей.

В самом деле, если я, командуя взводом во время боевых действий, уверен в том, что мои бойцы сумеют себя защитить и обеспечить себе безопасность, то при привлечении оперативной группы к операции мне придется отвлекаться от командования, чтобы следить за офицерами ФСБ, как бы они себя не подставили под пулю бандитов. Неужели с них недостаточно двух уже понесенных потерь? Для моего взвода потеря двух бойцов стала бы трагедией. И пусть этот подполковник обижается на меня, но взять его в бой вместе со своими бойцами я не могу! Это категоричное решение, и даже сам полковник Коломойников не сумел бы меня убедить в обратном.

Но он, видимо, и не намеревался утруждать себя этим, зная по опыту, как неохотно берут с собой на операцию посторонних спецназовцы разных ведомств. Поэтому посчитал, что легче уговорить руководителя оперативной группы ФСБ не соваться в не свойственные его профилю дела и дать возможность спецназу ГРУ воспользоваться предоставленным ему карт-бланшем.

Выслушав долгую убеждающую речь Коломойникова, подполковник убрал трубку в чехол.

Тем временем рядовой Самохин, захватив с собой солдата из третьего отделения, чтобы подстраховывал его от возможности нападения с тыла, оставаясь под забором в соседнем дворе, сообщил по внутривзводной связи, что он уже на месте.

— Товарищ старший лейтенант, я готов.

— Агафонов! — позвал я младшего сержанта с винтовкой «Корд».

Сначала рядом со мной оказался длинный ствол винтовки с мощным компенсатором, потом и сам Агафонов.

— Слышал просьбу Самохина?

— Так точно, товарищ старший лейтенант. Слышал. Там какая кладка?

— Думаю, в два с половиной кирпича, — предположил я. — Насквозь не пробьешь?

— Все зависит от раствора, которым клали. Бывает такой раствор, что кулаком стену пробьешь, а бывает, что только «Вампиром» и проломишь…

— Дом старый, сам знаешь, что раньше делали на совесть. Но так нужно выстрелить, чтобы со стены полки полетели. Как думаешь, где там полки висят?

— Где хозяевам удобно, там и повесили. Между окон, скорее всего, телевизор повесили — если только он настенный. У стены без окон должен диван стоять или кровать. Чтобы зимой во сне не поддувало из окна. Другая стена ведь тоже без окон?

— Одно окно в конце стены…

Подполковник ФСБ, прислушиваясь к нашему разговору, решил, что следует поделиться с нами информацией, которой он владеет.

— Откуда в этом доме настенный телевизор! Хозяйка — пьянь, если и есть у нее какой-то телевизор, то старенький черно-белый. Но он, скорее всего, и будет стоять между окнами. На окнах шторы плотные, теневые. Всегда задернуты, наверное, чтобы телевизор лучше смотреть. Если на стене и висит что-то, то большая рамка со старыми фотографиями. В таких домах любят старые фотографии — бабушки там, дедушки, взрослые дети, которые про мать давным-давно забыли и вообще стесняются ее существования.