Край земли. Прогулка по Провинстауну - Майкл Каннингем

Провинстаун — одно из лучших мест на свете, чтобы поздним вечером остаться дома. Даже летом ночи здесь, как правило, прохладны, а в течение остального года они варьируются от бодрящих до выстуженных. Провинстаун будто бы предназначен для чтения в постели; дома и гостиницы здесь, как правило, сохраняют достаточно строгое североатлантическое различие между внутренним и внешним. Внутри тепло, хватает света. Находясь внутри, мы создаем квадраты лампового света различных тонов белесоватого, желтого, янтарного, чтобы противостоять хаосу ночного неба, канадским ветрам, темному мерцанию залива. Те, кто бродит во мраке по устланным листьями дорогам, видят наши огни и чувствуют умиротворение.

Вместе с тем в летние месяцы Провинстаун — распутный карнавал, и пропустить его самые отвязные пирушки было бы сущим позором. По ночам в городе царит особый дух безрассудства, какой возникает там, где люди целиком и полностью готовы — жаждут — заняться тем, что не стали бы делать дома.

Ночная жизнь Провинстауна посвящена, как правило, блужданию по барам. Провинстаун может похвастаться несколькими весьма сомнительными барами для натуралов и куда большим количеством мест для геев и лесбиянок. Насколько мне известно, ни одному мужчине не отказывают в посещении женских баров — и наоборот. Это Провинстаун. Хотя, возможно, вы будете смотреться чужаком в «Погребе» — садо-мазо-гей баре, — если вырядитесь в лоферы и рубашку для регби, никто вас в дверях задерживать не станет.

Бары в Провинстауне не только появляются и исчезают от сезона к сезону, но переживают взлеты и падения популярности — тот, что был самым модным этим летом, следующим опустеет, а через лето снова станет невероятно посещаемым. Но есть один, который является неотъемлемой частью города, и он точно никуда не денется до тех пор, пока существует Провинстаун.

«Атлантик-хаус»

«Эй-хаус» (никто не называет его полным именем) в различных проявлениях стабильно существует с конца XVIII столетия. Здесь был отель, ресторан, кабаре и бар, иногда все вместе, а в более суровые времена он был широко известен своим лояльным отношением к пьянству, азартным играм и проституции. В пятидесятые, незадолго до своей смерти, здесь в течение недели выступала Билли Холидей. Он стоит в узком переулке, отходящем от Коммершиал-стрит — новоприбывшие отыскивают его не с первого раза. Вам нужен зазор между рестораном «Вореллис» и магазином «Кейп-Тип спортс».

«Эй-хаус» открыт круглый год. По вечерам заснеженных февральских будней, даже если внутри лишь несколько посетителей, в двух каминах постоянно горит огонь. Хотя я уверен, что его владельцы, как и все деловые люди, руководствуются вопросом прибыли, мне кажется, их решимость держать «Эй-хаус» постоянно открытым сродни филантропии.

«Эй-хаус» нисколько не изменился с тех самых пор, как я впервые побывал там более двадцати лет назад. Он был и остается этакой бурой берлогой; внутри в любое время суток царит подернутый сепией полумрак. Дискотечные огни на танцполе создают ореол более яркого коричневого цвета; по углам мрак сгущается до цвета кофе и темного шоколада, переходя в соболиную черноту. Одни и те же плакаты — Сара Воэн, Джо Даллесандро в «Мусоре», Кэнди Дарлинг, Дева Мария — висят там же, где висели всегда, как и веревки, пробковые поплавки и фонари — этакий неопределенный кивок в сторону морских корней «Эй-хауса». Малый бар, который ближе к Коммершиал-стрит — это отдельный гей-бар со своим входом. Танцпол — за соседней дверью. «Эй-хаус», как в барном, так и в дискотечном секторах, отдает мускусом, его стены и половицы пропитаны запахами пива и пота, а также мыла, которым смывают пиво и пот. Как это часто бывает со старыми барами, он напитан сексом и разочарованием — что-то влажное, попользованное; это точка в пространстве, где сходятся секс, оптимизм и разочарование. Все эти желания — по большей части неистовые, изнуряющие, несбывшиеся — ночь за ночью въедались в его стены, как запах пролитого пива. В «Эй-хаусе» можно отлично провести время, но во мне он всегда будил воспоминания об Орфее, спускающемся за Эвридикой в царство теней. Стоит удалиться от танцпола, в более темные глубины, как проявляется его потаенная сторона. Здесь не то чтобы неуютно — почему, в конце концов, средоточие стольких надежд и такой великой тоски должно вас радовать? — но он определенно населен призраками, как населены призраками поля сражений.

Летом, особенно по выходным, бар столь плотно забит красивыми мужчинами, что недолго предположить, будто красота — базовое состояние человека, и что ты сам, даже если считаешь себя красивым, поддерживал в себе эту иллюзию лишь потому, что ты — нормальный крепкий гусь, давно живший среди других гусей и лишь теперь оказавшийся в компании лебедей. Это место — не для слабонервных, и, к сожалению, красота, которой оно полнится, — не щедрая красота, которая вовлекает смотрящего, не та, которой обладают великие куртизанки, живописные полотна и старые здания. Скорее это красота, какую пестовали во Франции несколько столетий назад, когда накрытые столы водружали на плоты и несли их по улицам во время парада, а за этими столами сидели аристократы, поглощая щедрые обеды с фарфоровых тарелок, чтобы простой люд мог мельком увидеть роскошь, обычно недоступную взорам.

Как по мне, лучше всего в «Эй-хаусе» вне сезона, когда большинство других баров в городе закрыты и каждый, кто ищет подобие веселья, направляется прямиком сюда. Женщины и мужчины, геи и натуралы. Физическая красота, сулящая тайные мучения страстей, все же появляется, но редко — как и положено красоте, — и люди на танцполе, судя по всему, рады, что они свободны от всепоглощающего желания, что они могут просто потанцевать.

«Спиритус»

Хотя законы штата Массачусетс позволяют барам работать до двух часов ночи, в Провинстауне требуют, чтобы они закрывались в час — из уважения к горожанам, нуждающимся во сне. Многие из тех, кто бывает здесь летом, в особенности геи, имеют обыкновение тусоваться допоздна. У себя дома многие не отправляются в бары раньше часа ночи, и когда ровно в это время загорается вывеска «Закрыто», возникает общая атмосфера растерянного непонимания. И тогда все перемещаются вверх по улице — к «Спиритусу».

«Спиритус» — переоборудованный коттедж, где продают пиццу и мороженое, примерно в пятистах ярдах к западу от «Эй-хауса». Он работает до двух ночи, и когда закрываются бары, все идут туда, вне зависимости от того, хотят ли они пиццы и мороженого. Летними ночами в июле и августе буквально тысячи людей собираются на Коммершиал-стрит перед «Спиритусом» между часом и двумя. В подавляющем большинстве это мужчины, женщин значительно меньше. Некоторые мужчины, все еще мокрые от пота после танцев, не надевают рубашек; на некоторых — кожаные чапсы[14], под которыми ничего нет. Некоторые из них в женских платьях, и, если вам повезет, там будут Сестры-Шляпки — два недвусмысленно усатых джентльмена неопределенного возраста в одинаковых платьях, которые шьют себе шляпы, по пестроте убранства превосходящие рождественские елки и лишь едва уступающие им в размерах. Дорожное движение на улице не перекрывается — затравленные копы изо всех сил стараются проредить толпу, когда проезжает машина, — и если вы в достаточной степени безумец или извращенец, чтобы ехать по Коммершиал-стрит в этот час, трансвестит-другой запросто может запрыгнуть на капот вашего авто и пропеть арию из мюзикла, пока вы тащитесь мимо. Пожалуйста, не прерывайте выступление. Вас благословляют.