Край земли. Прогулка по Провинстауну - Майкл Каннингем

Ясными летними вечерами в Провинстауне, после захода солнца, когда небо начинает темнеть, на бортах лодок в бухте еще какое-то время держатся последние мазки света, который больше нигде не различим. Мимолетное фосфорное мерцание в приглушенной синеве. Как-то раз прошлым летом, пока стоял на берегу, глядя на лодки, я приметил на отмели кофейную чашку. Осколки посуды здесь — обычное дело (в Провинстаунской бухте, по форме напоминающей огромный ковш, оседает немалая часть содержимого взбаламученных приливами вод, что омывают полуостров), но целая чашка — редкость. Хотел бы я сказать, что это была совершенная фарфоровая вещица — как поэтично бы вышло, — но нет. Это была дешевка, родом, полагаю, из семидесятых: мелкая, овальная, пластиковая (отсюда ее практичная, но незавидная способность к выживанию), покрытая кричаще-яркими оранжевыми и желтыми маргаритками — официальными цветами напористого, расфранченного оптимизма, который я помню с юности, из тех времен, когда разговоры о революции поутихли и все мы попросту пустились в пляс. В общем, так себе чашечка, однако она переживет многие куда более уязвимые результаты потуг человечества воплотить понятие надежды в повседневных предметах. Она добралась до берега невредимой, тогда как осколки ее миловидных лунно-белых соплеменников из глины и костяной золы сгинули в океанских глубинах. В чашке лежала аккуратная маленькая ракушка цвета олова, с крошечным фиолетовым завитком на месте сломанного шарнира, и россыпь радужных слюдянистых песчинок, прилипших, как чаинки, к неглубокому дну. Я приподнял ее, будто собираясь отпить, и в этот самый момент свет на лодках погас.

Провинстаун стоит на загнутой полоске суши в дальней части мыса Кейп-Код — бородка на конце крючка, хрупкое низинное геологическое образование, в былые времена скреплявшееся корнями деревьев. Однако первые поселенцы вырубили большую часть леса — деревья отступили вглубь, и теперь земля, на которой построен Провинстаун, фактически представляет собой наносную песчаную гряду, непрочно соединенную с материком, непрестанно видоизменяемую приливами и отливами. Оказавшись там в середине XIX века, Торо назвал это место «тончайшим лоскутом суши на поверхности океана, лишь дымчатым отражением песчаной косы». С тех пор изменилось немногое, во всяком случае, если смотреть издалека. Построенный на окраине закругленного, как туфля джинна, мыса, что тянется от береговой линии Массачусетса, Провинстаун повторяет изгиб этой вялой спирали — и обращен не к открытому морю, а в сторону берега, к бицепсу Кейп-Кода. Далекие огни, которые видны ночью по ту сторону залива, — это соседние городки Труро, Уэлфлит и Истэм. Если вы стоите на берегу со стороны бухты, океан остается позади. Если же развернетесь и, наискось пройдя город и дюны, поплывете на восток, то рано или поздно пришвартуетесь в Лиссабоне. Выбраться из Провинстауна по суше можно лишь одним путем — которым вы приехали.

Сказать, что он недостижим, будет преувеличением, но и попасть туда не то чтобы просто. В 1700-х единственную дорогу, соединявшую Провинстаун с остальной частью Кейп-Кода, временами размывало из-за штормов и смены течений, и тогда добраться до него можно было лишь по воде. Даже когда погода и океан позволяли, волочившиеся по песку повозки нередко вязли, а иногда их опрокидывало в прибой. Теперь Провинстаун куда надежнее скреплен с землей. Туда можно приехать на автомобиле. Почти одинаково — около двух часов — из Бостона или Провиденса, если только не попадете в пробку, хотя летом это, скорее всего, неизбежно. Из бостонского аэропорта летает самолет — двадцать пять минут над заливом, и, если повезет, внизу вы увидите ныряющих китов. В летнее время — начиная с середины мая и до Дня Колумба[1] — из бостонской гавани дважды в день ходит паром. По своей сути Провинстаун — пункт назначения. Это край земли, конец маршрута. Его очарование отчасти состоит в том, что те, кто оказались здесь, приложили к этому определенные усилия.

В длину Провинстаун три мили, в ширину — чуть больше двух кварталов. С востока на запад его пересекают две улицы: Коммершиал-стрит, узкая, с односторонним движением, где сосредоточена почти вся городская жизнь, и Брэдфорд-стрит, более утилитарная, двухполосная, расположенная в квартале к северу. Соединительные дороги — по некоторым из них и одной-то машине трудно проехать — образуют весьма условную прямоугольную сетку между Коммершиал и Брэдфорд, а затем, повинуясь топографии, петляют на север, в сторону дюн или к стыдливым ложбинкам уцелевшего леса. Хотя город существовал здесь еще до 1727-го (год, когда ему присвоили официальный статус) и пережил немало губительных штормов, по-прежнему может статься, что крупный, четко направленный ураган однажды все здесь сметет, поскольку в Провинстауне нет ни коренных пород, ни каких бы то ни было твердых точек опоры. Это песчаный город — более-менее в том же смысле, в каком арктические поселения — это ледяные города. В 1808 году один английский путешественник писал своим друзьям, что песок здесь «до того легок, что вихрится вокруг домов… подобно снегу в буран. И никаких твердых поверхностей: сходишь с порога, и нога утопает в песке». А это уже Торо, примерно сорок лет спустя: «Песок — вот чего здесь стоит опасаться… Я видел школу, занесенную песком по самые верхушки парт».

Песок с тех пор усмирили, и Провинстаун теперь зиждется на пластах асфальта, брусчатки и кирпича. При этом землю для садов свозили из других стран. Трава и цветы, растущие у домов постарше, тянутся из почвы, прибывшей в качестве балласта в корабельных трюмах в XIX веке, — когда-то она была частью Европы, Азии или Южной Америки. В ненастные дни над улицами по-прежнему взметаются песчаные всполохи.

Другого такого города на свете не существует. Если вы не любите толпы, летнее нашествие отдыхающих может оказаться для вас губительным. С другой стороны, если вы не выносите одиночества, за долгую зиму сосуд вашей души может переполниться ужасом. На Мартас-Винъярде, меньше чем в пятидесяти милях к югу и западу, вырастали и разрушались горы, этот остров видел наступление и спад океанов, жизнь и смерть великих лесов и болот. По Мартас-Винъярду бродили динозавры, и их кости спрессовались в геологический слой. Ледники приходили и уходили, то буксируя остров к северу, то отталкивая его обратно на юг, точно баржу. Некоторые ископаемые с Мартас-Винъярда имеют возраст в миллион веков. Северную же оконечность Кейп-Кода, где стоял мой дом, ту землю, на которой я жил — длинный спиралевидный отросток на самом конце мыса, покрытый дюнами и кустарником, — ветер и море создали лишь за последние десять тысяч лет. По геологическим меркам это не больше одной ночи.