Колесо судьбы. Дочь вождя - Морвейн Ветер

Льеф кивнул на дверь. Кена судорожно кивнула в ответ.

Льеф вышел первым и остановился на крепком морозце. Пару минут он стоял, растирая локти, чтобы те не заледенели, а затем Кена тоже вынырнула из дверей.

Льеф сгрёб её в охапку и принялся целовать. Кена только скользила ладонями по затянутой в тонкую рубашку спине северянина.

– Ты совсем холодный, Льеф, – прошептала она и попыталась вернуть воину плащ, но тот не принял его. Вместо этого поймал Кену за локоть и потащил прочь.

Они миновали главный дом. Увязая в сугробах, добрались до высокого стабура, на втором этаже которого хранились платья и гобелены – и который открывали, только если кто-то в доме играл свадьбу, чтобы оставить новобрачных на одну ночь вдвоём.

Льеф и Кена стали подниматься по лестнице, ведущей наверх. Девушка поскользнулась на заледеневшей ступени. Северянин подхватил её и дальше понёс на руках.

– Ключей же нет… – прошептала Кена, обнимая Льефа за шею, но тот не обратил внимания на её слова. Опустил на секунду Кену на дощатую площадку, ловко вскрыл ножом замок и, снова подхватив девушку на руки, занёс внутрь, как заносили в эту комнату невест.

Место, где они оказались, Кена видела в первый раз. Здесь повсюду стояли сундуки и висели дорогие одежды, а в маленькое окошко под потолком заглядывала луна. В комнате было холодно, но в ворохе тканей два тела стремительно согревались.

Льеф затворил дверь. Пинком ноги сдвинул два сундука, бросил сверху несколько гобеленов и, обернувшись к Кене, принялся стягивать с неё одежду – сначала плащ, потом рубаху. Замер, разглядывая худенькое тело, и, тут же опустившись на колени, принялся целовать.

– Льеф… – выдохнула Кена, вплетая пальцы в его волосы и невольно прижимая его голову сильнее.

Тело девушки подрагивало в руках северянина и это ещё сильнее возбуждало обоих.

Льеф толкнул её назад, заставляя опуститься на сундук, смять платья и гобелены обнажённой спиной. Северянин оказался теперь между широко расставленных ног Кены и пару секунд разглядывал девушку. Поднял взгляд и увидел, что Кена со страхом и ожиданием смотрит на него. Она вся дрожала в предвкушении того, о чём слышала, но чего не пробовала.

Льефа разрывали на части нестерпимое желание и тягучая нежность. Взгляд его удерживал Кену от накатившего страха и желания сбежать.

Льеф продолжал. Иногда он срывался, и движения его становились резкими, но через секунду он замедлялся, если видел в глазах Кены боль. Наконец он накрыл рот девушки поцелуем и шумно выдохнул.

Кена задохнулась от охватившего её незнакомого ощущения наполненности, от страха и желания, и странного чувства, словно она, всегда бывшая лишь частью чего-то, теперь слилась с другой своей половинкой в единое целое.

Льеф задвигался – яростно, не в силах утолить месяцами терзавшую его жажду одним глотком, и в то же время протяжно, наслаждаясь каждым мгновением соприкосновения их тел.

– Моя… – выдохнул он, покрывая поцелуями шею Кены, плечи, лицо. – Навсегда теперь моя. Не уйду к богам, если они не позволят взять тебя с собой.

Кена обнимала викинга за плечи и, полностью отдавшись на волю уносивших её волн наслаждения, просто сжимала спину Льефа и стонала. Она уткнулась лбом в крепкое мужское плечо и тихонько пискнула. Подалась навстречу северянину, прогнулась под ним и, полностью потерявшись, заметалась между пронзавшей её тело плотью и ласкавшей рукой.

Потом они опустились на сундук, устроившись между попадавших на него вещей, и какое-то время просто обнимали друг друга, не двигаясь и тяжело дыша.

– Кен-на… – прошептал Льеф, привыкая к имени, которое не произносил почти никогда. А Кена молчала и только крепче вжимала его в себя.

– Почему ты никогда для меня не поёшь?

Кена, до тех пор смотревшая Льефу в глаза и внимательно слушавшая его, потупила взор.

Зима подходила к концу, но в усадьбе Хальрода всё шло своим чередом. Разве что сразу после Соколиной ночи случился переполох – все говорили, что кто-то взломал стабур, где хранились платья и прочее добро. Но – как ни странно – ничего не взял. Кена бледнела каждый раз, когда слышала обрывки подобных слухов, но Ингвар, старший из сыновей эрла, почти сразу же с хохотом сообщил, что кто-то, ведомый мёдом и волей богов, решил устроить себе первую брачную ночь.

Хальрод поворчал, но правоту сына признал – иного объяснения тому, что произошло, он тоже не нашёл. А поскольку мёд в Соколиную ночь лился рекой, никто так и не вспомнил, кто наворотил дел в стабуре.

Через несколько дней скандал утих, и о нём никто не вспоминал, а размеренная домашняя жизнь потянулась своим чередом.

Льеф, конечно, больше так не рисковал. Наутро он и сам немного удивился тому, что натворил – но всё равно не жалел. Вспоминая гибкое нежное тело, извивавшееся под ним, он думал, что сделал бы так ещё и ещё. И нужно было сделать это давно.

Спустя пару недель после случившегося северянин отвёл Кену в подземный дом. Здесь было не так мягко и тепло, и удалось лишь уткнуть её лицом в стену и взять со спины. И хотя Кена была сладкой и нежной изнутри, Льеф отчётливо ощутил, что это не то. Он часто и торопливо целовал Кену в шею, молча извиняясь за то, что это всё, что он может ей подарить. А когда всё закончилось – долго не выпускал из рук, вопреки всякому смыслу опасаясь, что девушка сбежит.

Кене и вправду после этого раза было не очень хорошо, но через некоторое время она успокоилась и снова льнула к северянину.

– Не хочу возвращаться к ним, – прошептала она, вжимаясь в плечо Льефа щекой.

– Я тоже не хочу, чтобы ты уходила. – Льеф помолчал и добавил: – Мы уедем, как только двинутся льды.

– Твой отец нас отпустит?

– Я не буду спрашивать. Ты моя, а не его.

Кена ничего не сказала. Хотя слова эти и звучали неправильно, ей всё же становилось от них спокойно. И казалось, что если только Льеф будет рядом, то всё всегда будет так же хорошо, как теперь.

***

– Ты не ответила на вопрос.

Кена чуть отодвинулась, обняла колени руками и положила на них подбородок.

– Я не пела с тех пор, как ты меня увёз, – тихо сказала она.

Льеф опустил ладонь на её согнутую спину и провёл к пояснице.

– Тебе всё ещё снятся сны? – спросил он.

Кена быстро кивнула.

– Я не хочу об этом говорить, – сказала она. – И да, если ты спросишь – я хотела бы вернуться домой. Но что было – прошло. Я на всю жизнь останусь рабыней. Сигрун сказала… удача навсегда покинула меня.

– Сигрун не могла так сказать.

– Мы оба знаем, что это так.

Льеф молчал. Кена была права. Раб всю жизнь оставался рабом. Даже если бы господин отпустил её – чего Льеф делать не собирался – на Кене на всю жизнь останется клеймо.