Рокот - Анна Кондакова

– Может, ты позволишь глянуть хотя бы на ее фотографии? Твоей тети. Или на ее вещи.

Марьяна покачала головой.

– Нет. Проваливай. И оставь меня и мою тетю в покое.

– Поверь, Марьяна, – тихо произнес Платов, – мне тоже не доставляет удовольствия тебя упрашивать и что-то тебе доказывать, но нас уже втянули во все… это.

Он снова сказал «нас», будто не мыслил себя без общества Марьяны Михайловой, будто они друзья и состоят в одной спортивной команде.

Стас постоял еще пару секунд, сверля Марьяну только ему свойственным взглядом – тяжелым, дробящим, настойчивым, – и пошел прочь.

Среди вереницы припаркованных у подъезда автомобилей мигнул фарами серебристый седан, Платов сел за руль и завел двигатель.

И пока машина медленно проезжала мимо Марьяны, а по асфальту шелестели шины, двор будто пробуждался от дурного сна: зашумели кусты, послышался детский смех, жара отступила, сменившись вечерней прохладой.

Марьяна посмотрела вслед уезжающему Стасу Платову.

Она надеялась, что больше никогда не увидит это ничтожество рядом с собой.

Времени оставалось немного.

После встречи с Марьяной, встречи неприятной и опустошающей, Стас четыре часа просидел в машине у своего дома. Сначала искал на онлайн-карте указанный в записке новосибирский адрес, пытался понять, кто там может жить, перебирал даже самых дальних родственников, но так ни к чему и не пришел.

Несколько раз звонила Жанна, но он не ответил. Сейчас он бы даже не смог поддержать разговора банальными «да», «нет», «давай попробуем».

Он вынул из бардачка «Электронику».

Долго вертел в руках, ощупывал корпус, вытаскивал и вставлял обратно аудиокассету. Пару раз его пальцы касались кнопок и тут же собирались в кулак. Рука возвращалась на руль.

Нет, он не был готов слушать информацию из потустороннего мира. Да и сам порой сомневался в том, что вчерашним вечером видел что-то сверхъестественное. Сознание искало выход из тупика и спасалось сумбурным объяснением: магнитофон оказался в руках Стаса случайно, кто-то оставил его на полу кинотеатра – вот и все.

Выдумки, конечно.

Ясно как день, что магнитофон дала ему умершая тридцать лет назад девочка. И на кассете что-то важное, настолько важное, что мертвые попросили живого ее послушать. Когда он наконец решился это сделать, часы на приборной панели показывали уже 22:10.

Теплый воскресный день восьмого сентября подходил к концу, перетекал в прохладные сумерки и ночь. Мимо «Камри» Стаса сновали люди, поодаль парковали машины, подъездная дверь открывалась и закрывалась. Кто-то возвращался домой с прогулки или дачи, кто-то, наоборот, выходил прогуляться перед сном. Двор жил своей жизнью.

В такие тихие безветренные дни дед обычно любил говорить: «Штиль – предвестник бури, Еж. Но ни одна буря, какой бы свирепой она ни была, не должна менять курс корабля». Его глаза оставались серьезными, даже чуть трагичными, хотя он улыбался. А его жесты все повторяли: «Все мы – корабли, Еж. Все мы – корабли».

– Все мы – корабли, – прошептал Стас, непонятно к кому обращаясь, нажал на кнопку воспроизведения и выкрутил тумблер звука «Электроники» на максимум.

Магнитофон ожил.

Лента пришла в движение, заработала магнитная головка.

Сначала Стас не услышал ничего, кроме шуршания и щелчков, но потом из динамиков послышалось дыхание, неровное и мучительное. Было в нем что-то неестественное. Будто дышала не юная хозяйка магнитофона, а кто-то, страдающий лишним весом.

Прозвучал щелчок, а следом – приятный женский голос.

– Бутерброд с сыром или маслом? – уточнила женщина. Ее переполняли забота и нежность. – И с тем и с другим? Неплохой выбор. Так куда ты у нас собралась? В красивое место? И что это за красивое место? В парк Орешина? Нет? Обещай, что потом покажешь.

Голос сменился тем же тягучим дыханием. И снова заговорила женщина.

– Правда?.. Это замечательно, дорогая. Но я не могу, ты же знаешь. Каникулы сейчас у тебя, а не у меня. У меня работа. Меня ждут пациенты. Езжай с Костиком…

Резкий дробный звук оборвал разговор: звон разбитого стекла или шум от упавших на пол столовых приборов – не разобрать.

– Игорь! – возмутилась женщина. – Куда ты? Подними сейчас же. Нет, Полина, не надо, пусть он сам… да… сам разбил, сам за собой и убирает. Все справедливо. Все должно быть справедливо. Виновен – отвечай, разбил – собирай. Игорь! А ну, убери за собой! – Она устало добавила: – Ну почему же все так сложно?

Тишина. Продолжительный треск, следом – щелчок.

И натужный детский плач.

– Уйди от меня! Не трогай! Уйди! – потребовал кто-то через слезы. То ли мальчик, то ли девочка. Не разобрать: голос слишком тонкий, детский, пульсирующий эмоциональный маятник от тихой затаенной обиды до неприкрытой ненависти. – Уйди! Это несправедливо! Почему мне вечно достается, а тебе – нет? Если ты больная, это не значит, что ты лучше меня! Вечно из-за тебя страдаю… – Последовал обвиняющий всхлип и тут же новая вспышка: – Почему ты такая? У всех сестры как сестры, а ты – больная! Вечно из-за тебя дразнят! Уйди, не маячь тут руками! Уйди, уйди! Хочу, чтобы тебя не стало! Не стало!

Крик сменился щелчком и тишиной.

А потом динамики выдали новую порцию дыхания, поначалу мерного, ровного, но все больше становящегося прерывистым. Дыхание перешло в неприятный дробный звук, то ли хрип, то ли глухой кашель. Длилось это несколько бесконечных минут.

Хык-хык-хык. Хр-р-р-р. Хык-хык-хык. Хр-р-р-р.

Странный, вгрызающийся в сознание шум перекрыл отчетливый стук.

Стас вздрогнул, его бросило в нервный жар: стук прозвучал в реальности, а не из динамиков. От неожиданности звук показался столь громким и объемным, будто кто-то колотил молотком по крыше машины.

Стас не сразу и понял, что постучали в стекло с водительской стороны.

Он нажал на тугую кнопку «Стоп» и глянул в окно. На него с улыбкой-оскалом смотрел сосед по этажу дядя Женя, по прозвищу Шутник, любитель выносить мусор по вечерам и досаждать другим жильцам навязчивым любопытством.

Стас опустил стекло.

– Привет, молодежь. – Дядя Женя наклонился, обдавая лицо Стаса кисло-терпким ароматом сигарет. – Ты чего сидишь? Из дома, что ли, выгнали? Переселился в тачку? – Сосед загоготал, довольный собственной шуткой.

Стас, будто очнувшийся от жуткого галлюциногенного марева, коротко улыбнулся.

– Здрасте, дядь Жень. Да так… сижу, музыку слушаю.

– А-а, у вас теперь мода на старые магнитофоны? Возвращаетесь к истокам, молодежь? Или деградируете? Скоро будете каменные орудия труда создавать? – И опять хохоток.