Рокот - Анна Кондакова

Платов замолчал, будто собирался с силами, а потом посмотрел на Марьяну так серьезно, что ее тело мгновенно покрылось мурашками. В его взгляде мелькнуло что-то жуткое, темное, что-то потустороннее.

– Ты видела ее фотографии?

– Чьи фотографии?

– Полины, тети своей.

Марьяна нахмурилась. Он опять за свое.

– Нет, а что?

– Я ее опишу, а ты потом посмотришь на ее фото и убедишься, что я не вру. Лет тринадцать-четырнадцать, светлые волосы, худая, низкого роста. Нос такой… длинноватый… глаза зеленые, родинка под правым нижним веком. Одета в синий дождевик и резиновые сапоги болотного цвета. Она разговаривала жестами, читала по губам. Я ее видел, как тебя сейчас. И прикасался к ней так же… она брала меня за руку. За руку… вот так, как я тебя. – Платов потянул Марьяну к себе и, понизив голос, спросил: – Откуда бы я знал столько про твою пропавшую тридцать лет назад тетю? Откуда? Я ее видел, ты должна мне поверить.

Ощутив, как сильно Платов сдавил ей запястье, Марьяна осознала, что подпустила врага слишком близко.

– Ты свихнулся. Я давно знала, что ты психопат. – Марьяна выдернула руку из хватки Стаса, отступила и ответила предельно сухо и выдержанно: – Если ты сейчас не уйдешь, я позову тех, кто уведет тебя отсюда. Хочешь убедиться?

– Я не уверен… не уверен, что это мне не приснилось, но, с другой стороны, ее вещи остались у меня. Я могу показать их, если не веришь. Записка и магнитофон.

Сейчас Платов напоминал Марьяне ребенка, который требовал, чтобы все слушали его россказни.

– В записке есть твой адрес, – продолжал он. – И еще Полина написала, что придет к нам сегодня в одиннадцать вечера… что будет приходить каждый день с Гулом смерти… я не знаю, что это такое, но у нас времени не так уж много…

– У нас? – Сердце Марьяны окатила злоба: она пропустила бред Стаса мимо ушей, но слово «нас» расцарапало ей нервы. – Никаких «нас» нет, Платов. Ты несешь чушь, ты снова с Егором что-то затеял, да? Вы на спор пытаетесь меня одурачить? Опять? Вы до сих пор не повзрослели? – Она оглянулась и крикнула на весь двор: – Егор! Пошел ты, козлина!

Платов выставил ладони.

– Никакого Егора тут нет. Он давно уехал из города и здесь теперь не живет, он в Москве.

Но Марьяне опять захотелось завопить: «Не верю! Сгинь, сволочь!» Этакое заклинание, создающее защиту от манипуляций. Нет, пусть Платов катится со своими байками и хитрыми комбинациями ко всем чертям.

Но тут он негромко сказал:

– Твоя тетя мертва, это так. Она просила найти виновного. Скорее всего, виновного в ее смерти. Она не просто пропала, ее убили. Убили, понимаешь?

Все естество Марьяны сопротивлялось, она не допускала даже мысли о том, чтобы «задумываться» о бредовых словах Стаса. Но как только она позволила себе «задуматься», всего-то на секунду, ее моральная броня под названием «Анти-Платов» покрылась трещинами.

– Я не знаю, как это объяснить. Я бы и сам хотел, чтобы это было сном, но записка, Мари, записка ведь есть. И не я ее написал, а твоя тетя, собственной рукой. Давай сравним почерк, сравним с другими ее записями, если они сохранились. Давай? Я могу раскрыть тайну ее исчезновения… точнее, хочу это сделать. Ты вообще слышишь, что я говорю?

Лживый засранец переменил тактику, нащупав слабое место в обороне Марьяны. Она продолжала молчать, а ее оболочка – трескаться, и так быстро, что уже полопалась в нескольких местах.

Даже оговорка Платова «могу-хочу» не была случайной. Хитрый, какой же он хитрый, дьявол. Абьюзер, паршивый манипулятор. Что ему надо? Чего он прицепился к ее пропавшей тете? Чего ему не живется спокойно?

– Ты слышишь, Мари? – давил он, будто в том самом месте у него горело и жглось.

– Слышу.

Ее броня разлетелась на куски.

Марьяна снова стояла перед Платовым беззащитной, как тогда, в пятнадцать, а он снова покушался на ее мозги. И, что самое ужасное, она позволила ему называть себя Мари, как раньше.

– И что ты решила? – Его нетерпение отразилось на лице, он прищурился, поиграл желваками.

Их моральные роли неожиданно переменились: теперь он наступал, а Марьяна отступала. Как такое произошло? Она ведь даже не заметила, когда началась ее капитуляция.

– Тебе-то какой с этого резон? Ты же просто так ничего не делаешь. Из доброты душевной хочешь отыскать мою тетю? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать и оправдать собственную неспособность оборвать разговор. Но тут неожиданно выпалила: – И вообще, сгинь, сволочь!

Оно вырвалось само.

– Сгинуть? – Стас вскинул брови. В его глазах мелькнула обида. – Я что, по-твоему, нечистая сила?

– Еще какая. – Марьяна могла бы сотни раз повторить свой отчаянный выкрик ненависти, но вместо этого тихо сказала (боже, как она смаковала эти слова): – Либо ты уходишь, либо через две минуты я вызываю полицию и говорю, что смерть Бежова – не несчастный случай.

Стас не сводил с нее глаз.

– Ты не веришь мне?

– Господи, Платов, – Марьяна покачала головой, – как ты живешь с такими моральными уродствами?

– Лично тебе я ничего плохого не делал.

– Ничего не делал? – Вот сейчас Марьяна была готова ему что-нибудь сломать.

Как он посмел такое забыть? Ей до сих пор снится Оборотень, и до сих пор она не находит сил избавиться от страха перед парнями, а ее обидчик даже не помнит, что ее обидел. Он не придал этому значения.

Марьяна сжала кулаки.

– Если для тебя смерть моего друга ничего не значит, то, может, ты вспомнишь, как… – она сглотнула, – навалился на меня, как чертов конь, и прижал к двери у себя в комнате?

Наконец она уловила в глазах Стаса смятение.

– Но это же… это же была легкомысленная выходка. Я же тогда извинился, я… я извинился же, извинился… черт… я ничего не сделал. – Платов выглядел растерянным, начал оправдываться, что совсем ему не свойственно. Он потер лоб и добавил: – Ты же никогда об этом не говорила.

– А что я должна была сказать? – поморщилась Марьяна. – Что-то вроде: «Стасик, ты до немоты напугал меня своим приступом половой озабоченности», – так я должна была сказать, чтобы ты все понял? Ты что, идиот совсем, чтобы этого без слов не понять?

Он побледнел, вся его напускная уверенность улетучилась.

– Но я же ничего не сделал, Мари… я же ничего не сделал… – Платов повторял это как заклинание.

Марьяна не собиралась больше выслушивать его лепет и тухлые оправдания прямиком из неуравновешенного пубертатного периода.

– Уходи, Стас, – отрезала она. – И больше не смей лезть ко мне со своим бредом. Уходи, я сказала.

Он помолчал, видимо свыкаясь с фактом поражения, и тихо спросил: