Юлий Цезарь - Филипп Фриман

На следующем заседании сената, на котором рассматривался вопрос о судьбе арестованных заговорщиков, на Цицерона сыпались похвалы, вгонявшие его в краску. Воспользовавшись поднявшейся шумихой, оптиматы решили, что наступило самое время покончить с популярами, обвинив их в участии в заговоре. Нашлись даже свидетельства о контактах Красса и Цезаря с Катилиной, которые надеялись использовать свое влияние в обществе, чтобы помочь заговорщикам. Но Цезарь о перевороте даже не помышлял, а Красс, разумеется, не хотел, чтобы с его многочисленных должников списали долги. Цицерон, хотя и, вероятно, считал, что Цезарь принимал участие в заговоре, не собирался устраивать «охоту на ведьм». Ему нужен был быстрый успех. Заговорщики арестованы, и чем скорее они будут осуждены, тем скорее он сделает себе имя в римской истории и положит конец недовольству тех, кто считает, что «новому человеку» не место у кормила правления.

Цицерон добивался того, чтобы арестованных сторонников Катилины немедля казнили, но ситуация была достаточно щекотливой. Как показал недавний суд над Рабирием, римляне порицают правителей, которые закрывают глаза на то, как осуждают на смерть людей без весомых правовых доказательств их прегрешений. Заговорщиков арестовали, и они больше не представляют угрозы Риму, рассуждал Цицерон, так что могут найтись сердобольные люди, которые воспротивятся смертному приговору.

Цицерону следовало увериться в том, что сенат поддержит его. Впрочем, он в этой поддержке теперь нисколько не сомневался, но все же надумал, чтобы пресечь на корню упреки римлян в свой адрес, сделать краткую запись о заседании, на котором сенат решит участь арестованных заговорщиков, и распространить ее в городе.

На заседании сената Цицерон вкратце обрисовал положение дел, а затем попросил сенаторов высказать свое мнение о наказании заговорщиков. Все (пока очередь не дошла до Цезаря) высказались за самое суровое наказание (ultima poena), подразумевая смертную казнь. Цезарь высказал иное суждение. Выступив с заранее подготовленной речью, он напомнил сенаторам, что решения, которые принимаются во взвинченном состоянии, часто ошибочны. Он также напомнил, как в прошлом сенат принимал решения, руководствуясь благоразумием, а не сиюминутным негодованием, что лишь укрепляло к нему доверие и шло на пользу всему государству.

Далее он сказал: «Отцы сенаторы, никакая казнь не искупит преступления. Но большинство людей помнит только развязку и по отношению к нечестивцам, забыв об их злодеянии, подробно рассуждают только о постигшей их каре, если она была суровей обычной»[14].

Затем Цезарь отдал должное магистратам, державшим речь перед ним, похвалив их за искреннее желание сурово наказать заговорщиков, но в то же время напомнил, что смерть сама по себе не есть наказание, а лишь конец страданиям человека. Кроме того, он заявил, что убивать без суда людей несправедливо и не в обычае римлян, если это не вызвано крайней необходимостью. Если допустить подобное беззаконие, то случай этот может стать чреватым опасностью прецедентом. Консулы, подобные Цицерону, не станут злоупотреблять властью, но в будущем может объявиться тиран, наподобие Суллы, который может использовать прецедент в своих личных бесчестных целях. Цезарь предложил конфисковать собственность заговорщиков, а их самих отправить в италийские города и содержать там под стражей до конца жизни.

Это предложение показалось настолько человеколюбивым и было так убедительно обосновано, что выступавшие после Цезаря стали присоединяться к нему. Они говорили, что если казнить заговорщиков без суда, то это может вызвать недовольство народа и даже бунт. Они также напомнили, что войско Катилины неподалеку от Рима, и если возмущенные несправедливым решением горожане присоединятся к нему, то войско это представит силу, способную помочь Катилине добиться цели.

Консул Силан, выступивший ранее Цезаря, вторично взял слово и поддержал его предложение. Стали отказываться от своего мнения и поддерживать Цезаря и другие высшие магистраты из числа ранее выступавших, включая брата Цезаря Квинта. Однако затем очередь дошла до Катона. Сначала он осудил Силана за непоследовательность, сравнив его с тростинкой, ветром колеблемой, а затем ополчился на Цезаря и даже высказал подозрение, что тот держит сторону заговорщиков. Наконец Катон подчеркнул, что жалость к заговорщикам неуместна.

Обращаясь к сенаторам, он сказал: «Чем непреклоннее будете вы действовать, тем больше они [заговорщики] будут падать духом. Если они усмотрят малейшую вашу слабость, то все, кто преисполнен наглости, немедленно окажутся здесь»[15].

Во время речи Катона Цезарю передали записку. Катон заподозрил неладное и, желая очернить Цезаря, стал открыто обвинять его в тайных связях с заговорщиками и потребовал прочесть записку вслух. Тогда Цезарь передал ее прямо в руки Катону. Это была любовная записка от Сервилии, замужней женщины, с которой у Цезаря был бурный роман. В добавок Сервилия была сводной сестрой Катона, женой непостоянного Силана и матерью юного Брута, будущего убийцы Цезаря. Прочитав письмо, Катон с негодованием швырнул его Цезарю и вернулся к начатой речи.

Своей речью Катон изменил умонастроение сенаторов, и в конце концов было решено казнить заговорщиков. Когда Цезарь выходил из сената, на него неожиданно набросились люди, охранявшие здание, но их знаком удержал Цицерон, после чего проследил, чтобы Цезарь беспрепятственно удалился. Смерть Цезаря, да еще у него на глазах, Цицерону была не на руку.

Заговорщиков осудили на смерть без права обжалования вынесенного решения, и их повели немедля на казнь в Туллианум, находившийся на Форуме. Туллианум, вероятно, раньше служил колодцем, возведенным на роднике. Это было круглое здание с отверстием посредине, ведущим в небольшую темную подземную камеру. Приведя заговорщиков к Туллиануму, их одного за другим опустили в эту камеру смерти, где их ждал carnifex (палач). У Туллианума собралась большая толпа, и когда всех заговорщиков предали смерти, Цицерон крикнул собравшимся: «Они жили!»

После казни Цезарь не появлялся в сенате до конца года, чтобы не заниматься мелкими спорами с оптиматами и сохранить свое политическое лицо. В том же году он победил на выборах претора, готовился вступить в новую должность и подняться на следующую ступень cursus honorum.

Сенат наделил Цицерона титулом pater patriae («отец отечества»), которым он гордился всю жизнь. Однако, к неудовольствию Цицерона, когда очередные народные трибуны приступили к своим обязанностям, некоторые из них обвинили сенат, постановивший казнить заговорщиков, в неправомерных действиях. Да и простой народ выражал открытое недовольство сенаторами, и более всего — Цицероном, а постылого тому Цезаря восхвалял как защитника прав народа. Популяры решили отомстить Цицерону. Когда консул в последний день своих полномочий обратился к сенату с прощальной речью, народный трибун Метелл Непот наложил вето на его выступление. Цицерону пришлось ограничиться несколькими словами. Он успел лишь сказать, что с честью выполнял консульские обязанности и спас город от потрясений.