Грустный гном, весёлый гном - Александр Турханов

— Во дают! — восхищался папа, наугад кликая мышкой по колонкам и читая имена для попугаев. Были тут Азуми, Альманда, Арупе, Разор, Рикардо, Навуходоносор, Нострадамус, Нафаня,

Финао, Флюшка. Но больше всего им понравились имена Фишка, Чуська и Няк-Няк.

— Фишка, Чуська! — хохотал папа.

— Няк-Няк! — вторил Антошка.

На шум опять пришла мама. Папа и Антошка стали наперебой читать ей имена, которые нашли в Интернете.

— Что вы придумываете? — вздохнула мама. — Назовите нормально. Кешкой, например.

— Да ну, Кешкой! Кешкой скучно! — возразил папа. — Что мы, Кешек не видели?

— Как хотите! — Мама устало махнула рукой. — Ужин готов. Так что предлагаю прекратить мозговой штурм и подкрепиться.

И папа с Антошкой покорно отправились подкрепляться.

Два следующих дня Антошка только и думал, что о попугайчике. Он ставил клетку на диван, сам ложился рядом и внимательно слушал птичье чириканье. И если звуки, которые издавала птица, он без труда мог перевести в ноты и даже подобрать мелодию, то с ритмом было сложнее. Антошка помнил слова Мананы Арчиловны, когда она говорила, что музыки без ритма не бывает, но ритм песни попугайчика уловить никак не мог. А если не было ритма, то и музыка не получалась. Конечно, Антошка мог придумать свой ритм. Но ему хотелось по-честному. А попугайчик пел свою песню каждый раз по-новому: то начинал что-то быстро-быстро чирикать, то ронял всего одну ноту, а потом долго молчал — и снова одна нота.

Эти нотки были похожи на короткие слова. Антошке казалось, что он может даже понять, какое именно слово сказал ему попугайчик. Например, когда он наливал воды, попугайчик чирикал три коротких звука. И они звучали как «спа-си-бо». А когда Антошка подсыпал ему корм, попугайчик чирикал один раз. И звучало так, будто он говорил Антошке: «Класс!»

А утром третьего дня, когда Антошка проснулся, попугайчик отчётливо сказал ему:

— При-вет!

И хоть Антошка понимал, что это всего лишь птичье чириканье, но он был абсолютно уверен: попугайчик с ним взаправду поздоровался.

— Подожди-ка… — Антошка поднялся, подошёл к пианино, открыл крышку и сыграл две высокие ноты: при-вет!

— При-вет, — отозвался попугайчик.

— Как де-ла? — сыграл Антошка.

— Нор-маль-но, — быстро прочирикал попугайчик. — А у те-бя?

— Тоже неплохо… только настроение так себе… сегодня урок, а я ничего не выучил, — признался Антошка.

— Бывает…

— Из-за тебя, между прочим…

На это попугайчик ничего не ответил. Он наклонил голову и почистил клювом брюшко.

— Не обижайся, — сыграл Антошка.

— Да ладно, — отозвался попугайчик. — Я не обидчивый.

В комнату заглянула мама:

— О чём это вы тут чирикаете?

Но Антошка с попугайчиком промолчали — как настоящие заговорщики.

Вечером Антошка сидел и учил гаммы. Играть гаммы он не любил. Но Манана Арчиловна ставила двойки, если он не учил гаммы и упражнения. Они уже освоили четыре тональности — до мажор, ля минор, соль мажор и ми минор. Антошка гаммы в «ми» и «соль» учил мало, а играл в «до» и «ля», потому что играть эти гаммы можно было только по белым клавишам. Антошка стал играть гамму ля минор. Играл долго, ведь если не выучить к завтрашнему уроку хотя бы её, учительница будет опять его ругать. И вдруг остановился. Его давно уже что-то смущало, пока играл. И только теперь, когда звуки затихли, понял, что во время игры попугайчик молчал. Но стоило Антошке остановиться, как он опять начал чирикать. Антошка посмотрел на попугайчика и вновь заиграл гамму ля минор. Попугайчик снова примолк. Антошка остановился. Попугайчик зачирикал.

Антошка пожал плечами, стал играть гамму до мажор. Под эту гамму попугайчик не замолкал, а чирикал себе во всё горло. Антошка сыграл гамму соль мажор. Попугайчик голосил не останавливаясь. Тогда Антошка опять заиграл гамму ля минор. Попугайчик тут же замолчал.

— Ух ты! — восхитился Антошка.

Когда папа вернулся с работы, Антошка и ему показал «попугайскую игру». Папа очень удивился. Он ещё и ещё раз просил Антошку играть и в тональности ля минор, и в других тональностях, пока не убедился, что попугайчик действительно замолкает только в ля миноре.

— Мистика какая-то… Этого не может быть! Здесь должно быть какое-то простое объяснение. — Папа сел на диван и задумался.

Антошка стал ждать, пока папа придумает «простое объяснение». Ждать пришлось долгих пять минут.

— Я понял! — воскликнул папа. — Всё действительно очень просто. Хозяин, у кого раньше жил попугай, был большой любитель играть на гитаре. Вот только все песни он играл в одной тональности — ля миноре. Но в квартире жила ещё и кошка. И вот когда хозяин бренчал на гитаре, попугайчику ничего не угрожало. Кошка ведь не посмеет при хозяине напасть на птицу. Но стоит хозяину выйти из комнаты, как кошка тут же начинает подкрадываться к попугаю. А он кричит в панике и зовёт на помощь. Так у него и выработался рефлекс: звучит ля минор — значит, хозяин рядом и можно расслабиться. Нет хозяина, не звучит ля минор — опасность. Надо кричать, звать на помощь! Конечно, в один прекрасный день попугай не выдержал такой жизни, увидел незапертую клетку и раскрытую форточку и дал, как говорится, дёру… Вот почему он к нам прилетел! У нас ведь музыка тогда звучала! А он привык, что в доме музыка играет… Слушай!.. — вдруг сам себя перебил папа. — А что у нас тогда включено было? У нас ведь вальс Шопена тогда играл, верно? — Папа быстро взял диск, где был записан вальс, и вслух прочёл: — «Шопен. Вальс ля минор». Понял теперь, почему он к нам прилетел? Потому что для него тональность ля минор — полное спокойствие и безопасность!

Антошка был восхищён. Его папа — настоящий детектив! Совсем как Друпи-сыщик!

— Эврика! Я знаю, как мы его назовём! — Папа широким жестом указал на клетку и торжественно изрёк: — Отныне и навеки присваивается тебе, бывший безымянный попугай, имя Ляминор!

Попугайчик Ляминор перелетел с жёрдочки на жёрдочку и громко чирикнул:

— Спа-си-бо!

Пришла с работы мама.

— Оболтусы… — вздохнула она, узнав историю о прежнем хозяине, о кошке и послушав, как попугайчик замолкает, когда Антошка играет в ля миноре.

— Но ведь молчит, зараза! — волновался папа. — Именно в этой тональности молчит!

— Мало ли, почему молчит, — сказала мама. — Вы как хотите, только мне такое имя не нравится. Пусть будет… — Мама задумалась. — Лямой пусть будет, Лямкой, Лямочкой…

— Что это за Лямка такая?! — возмутился папа. — Лямки у майки! Правда, Антоха?

— Ох, ну что мне с вами делать? — смирилась мама. — Ля-минор так Ляминор.