Мангуст - Владимир Малыгин

Луч утреннего солнца пробрался меж тяжёлых колючих кедровых лап, пощекотал в носу и перебрался на правый глаз. Налетевший с моря ветерок качнул длинные острые иголки, шевельнул мохнатыми ветвями – и заметался, задрожал лучик, заморгал прерывисто, уколол в приоткрывшийся зрачок.

Апчхи! – сдавленно чихнул Славка, судорожно зажимая нос и стараясь, чтобы никто не услышал этого предательского чиха.

В общем-то можно было особо и не опасаться. Уже давно на эту всеми изученную сторону заброшенного кладбища старых кораблей никто не забредал. Ни одна живая душа не оживляла своим присутствием пустые ржавые остовы. Да и не могло быть по-другому. За многие годы после последней большой войны, или как её ещё называл старик – всеобщего апокалипсиса, всё более или менее ценное отсюда давно растащили. Оставались только медленно ржавеющие корпуса некогда могучих красавцев, столетие назад уверенно бороздящих моря и океаны, а теперь сонно доживающих последние десятилетия своей бурной и весёлой когда-то жизни.

Как давным-давно, рассказывал старый дед, с малолетства воспитывавший пацана и приучавший его к местной суровой жизни, сначала мир сотрясли техногенные катастрофы, в соседней Японии разрушились прибрежные атомные станции, выбросив из своих бункеров смертельную для всего живого заразу и отравив и землю, и, что оказалось самым опасным, океан.

А потом и война началась. Как будто мало было людям этих катастроф. Так ещё и ракетами ударили… с ядерными зарядами. И что получилось в итоге? Как горестно качал плешивой головой с редкими пучками седых волос старый дед, наступил всеобщий кирдык. Нет, люди-то кое-где уцелели, начали выживать. Вот только наступившие годы Великой Тьмы очень уж затруднили им эту задачу. И похолодание навалилось, пришла Великая Стужа. Как будто мало было той ядерной заразы, после которой в океане чего только не расплодилось. И каких только монстров не выкидывало порой яростным штормом на берег. И земля изменилась, встряхнулась, словно решила избавиться от выживших из ума людишек. На старых картах, ещё довоенных, можно было посмотреть на сушу, какой она была до общей катастрофы. А теперь, в основном, только лишь солёная вода вокруг. Океан и раньше занимал основную часть земного шара, а уж после совсем распоясался. Говорят, где-то далеко в центре осталась нормальная жизнь, да где он, этот центр? Последствием очередной такой «встряски» планеты явилась огромная волна, смывшая прибрежные, и не только, города и посёлки. Волна схлынула, а вода осталась. Дед говорил, что у нас вода, а где-то, наоборот, новая земля появилась. Да-а. Отсюда и произошли вот такие кладбища старых кораблей и другого мусора когда-то могучей цивилизации, выброшенные далеко на сушу, спрессованные в неопределимую массу, успокоившуюся в распадках когда-то высоких сопок и гор. Осел пепел, пришло тепло, ушла стужа, а кладбища остались. Раньше их называли свалками, а теперь только так, не иначе. Кладбище. Чего тут только не встречалось. И не только разнообразные корабли, хватало и другого, не менее интересного хлама. Но только со временем всё опаснее стало лазить и копаться в этом мусоре. Безжалостное время брало своё. Изредка по огромному кладбищу словно тяжёлый вздох прокатывался, это очередной изржавевший остов не выдерживал давления времени и своих более везучих, а значит и лучше сохранившихся товарищей, и с грохотом, лязгом сминающегося железа в клубах рыжей пыли складывался в плоскую лепёшку.

Вот поэтому и считалось это кладбище опасным, и редкие команды поисковиков обходили его стороной. За прошедшие годы отсюда всё ценное было вытащено, а рисковать попусту из-за ржавого металла своими жизнями никому не хотелось. Если только пробраться в самую глубь, там ещё можно поживиться, но… Вот это самое но и кормило таких пацанов, как Славка. Поисковикам было что терять, свои жизни они ценили, а пацаны… Они по молодости лет даже и не задумывались об этом, просто существовали в этих ржавых джунглях.

Только на окраине ютились никому не нужные нищие, пытающиеся оторвать где-нибудь поблизости плохо держащуюся железяку и потом пристроить её торговцу в поселке за бутылку ядовитого пойла. Даже вооружённая фермерская охрана опасалась соваться на территории, занятые нищим кланом. Причудливые норы в слежавшемся мусоре и железе надёжно защищали в своих глубоких лабиринтах не только их законных обитателей, но и попадавших в их руки редких пленников. Что там с ними происходило, никто не знал, кладбище надёжно хранило свои секреты. Изредка из этих нор выползали рахитичные детишки с тощими конечностями и синими личиками, грелись на горячем металле, подставляя свои тельца под обжигающие лучи солнца, и с наступлением сумерек уползали обратно. Впрочем, уползали не все, кое-кто и оставался, предпочитая сдохнуть под чистым небом и на свободе. И дохли от зверья, от своих же соплеменников, с наступлением ночи выходивших на охоту. А некоторые выживали, постепенно набирались сил, крепли и становились кошмаром бывших своих соплеменников. Так что хватало на кладбище и подростков и взрослых, которые держались друг от друга подальше, изредка объединяясь в крепкие банды, наводящие ужас на эту огромную территорию, державшие в страхе всех добытчиков дешёвого барахла.

Такая озверевшая от выпитого, опустившаяся до скотского состояния группа и убила старого деда, оставив Славку без единственного дружественного плеча. Убили за несколько испорченных приборов с приржавевшими зелёными стрелками, разбитыми стёклышками и сохранившимися кое-где полустёртыми буковками. Дед только и успел оттолкнуть мальца за ржавый остов небольшого буксира и прохрипеть: «Беги».

Вцепившиеся старику в горло грязные сморщенные руки с чёрными длинными когтями более всего потрясли мальчишку и запомнились навсегда. До сих пор снятся, тянутся к лицу, вызывая безотчётный ужас и страх. Сколько раз просыпался в слезах, пока не сгладилась острая горечь утраты. Потому и прячется с тех пор не на самом кладбище, а невдалеке, на заросшей кедровым стлаником сопке. Растительность низкая, густая, как раз мальчишке по пояс, ходить тяжко, только по одному ему известной стёжке. Зато весь склон видно, густые заросли таволожки далеко внизу полностью закрыли русло небольшого ручья, откуда и берёт пресную воду вся окрестная шушера. И никто голову не забивает, можно ли пить эту воду. Хотя слухов о том, что кто-то от этого помер, не доходило. А больших деревьев в округе нет, давно на дрова извели. И вырасти так и не дают, рубят. Говорили, что где-то далеко на севере ещё осталась почти нетронутая тайга, где остались нетронутыми города и производства, где люди живут совсем не так, как на этой отдалённой окраине, хотя Славка этому не особо верил. Как оно всё могло сохраниться, если суши той осталось по слухам всего ничего? Дедовы же рассказы часто вспоминаются. Жаль только, не доучил старый мальца, не успел передать многое из того, что знал сам. Сначала всё отговаривался, мол рано, молод ещё, а потом спешил-торопился, как будто знал, что не успеет передать ему свои знания. Откуда у него столько их? Никогда не рассказывал, сколько не упрашивал. За более чем полтора века, прошедших со времён большой войны заросли раны на теле земли, кое-как организовались выжившие люди. Те, что остались, потому как осталось их очень мало. Сначала друг друга резали за кусок хлеба, потом власть делили, как будто сохранилась где-то эта власть, потом банды появились и остались. Стало как-то понятнее жить. Всё это рассказывал старый дед, передавая свои знания пацану. И учил кроме этого счёту и письму, и ещё кое-чему, о чём строго-настрого запретил рассказывать кому бы то ни было…