Желтая гора - Галина Миленина

Сначала опекунша не выходила с ним на связь, и это было самое тяжелое время. Потом два месяца шли их переговоры. Виктор соглашался на любые условия лишь бы вернуть дочь. Адвокат советовал – поторгуйся хоть в чем-то, а то она не поверит. Хочешь, чтобы выгнал подругу? Хорошо, выгоню (хотя, ее уже и след простыл, скатилась с Желтой, только и видели). Аннулировать свою генеральную доверенность на дом, которой подстраховался когда-то вот примерно на такой случай? Я подумаю. И через несколько дней – да, аннулировал. Ты полновластная хозяйка и владелица дома, только возвращайтесь! Купить тебе еще квартиру на Украине? Выбирай, оплачу.

Каких нервов и выдержки стоили ему ежевечерние разговоры с ней! Виктор не догадывался, что хитрая баба не спешит возвращаться, пока Лиза полностью не выздоровеет. А старый товарищ делился по телефону новостями, которые взрывали мозг, – он сам жил в подвале, дом его сровняла с землей очередная бомбежка. Ну и конечно, не без того – порой проскальзывали упреки в его, Виктора, адрес – мол, счастливчик, хорошо устроился и главное, как вовремя! И он их молча глотал. Только не понимал, как ему в таком положении можно завидовать? И ждал, с нетерпением ждал возвращения Лизы, его лучика, ангела, меряя шагами свой роскошный и такой пустой и бессмысленный, осиротевший двор, где витал с приходом сумерек над ним тонкий аромат ночных фиалок.

И вот наступил день, когда открыл ворота и увидел вновь свою исхудавшую, с синими кругами под испуганными глазами Лизоньку, прижал к сердцу и не удержал счастливых слез.

А шантажистку уже ждали приставы – не терял Виктор времени даром, основательно подготовился, денег потратил прилично, чтобы записать на свое имя и дочь, и свой дом. Закон наш что дышло, куда повернешь… Повернул. Хватило и средств, и связей.

Поняв, что Виктор ее обыграл, неудавшаяся опекунша в прямом смысле слов упала ему в ноги. Не стесняясь посторонних, ползая на коленях по мощенному плиткой двору, умоляла простить, забыть и оставить хоть кем, лишь бы в доме.

И что примечательно, ни разу не услышала Желтая Гора слов: «рядом с единственной внучкой», только дом, дом, дом. Нет, не простил Виктор, придала ускорения Желтая незадачливой аферистке, и никогда ее здесь больше не видели.

…Шло время, Виктор стал для дочери и мамой, и папой, и другом, и учителем. А Лиза, безусловно, для Виктора была всем. Нужно было видеть взгляд, каким он смотрел на свою принцессу.

«Сможет ли отец когда-то расстаться с ней, отпустить в университет, выдать замуж, отдать в руки чужому мужчине?» – думала Марина, наблюдая за Виктором. И уверена была, что вот теперь уже никто и никогда не сможет войти в этот дом в качестве жены, не снискав прежде любви и благосклонности Лизы. Девочка его идол, его маленький божок, вокруг которой он неустанно крутился.

Марина млела, когда видела этот отцовский, полный беззаветной любви и милосердия взгляд, устремленный на дочь. Он терпеливо и мягко журил Лизу за ее детские проступки, и, слушая его, было непонятно, ругает или хвалит, столько тепла было в его голосе.

Прошло два года с того памятного дня, когда девочка вернулась в отчий дом. Лиза пошла в школу, отец передал сыну бизнес и посвящал все время дочери. Он носился на своем автомобиле, поднимая пыль на Желтой, стараясь везде поспеть: утром в школу, после уроков на шахматы, привезти на обед, отвезти в танцевальную студию. Он забрал из Харцызска свою старенькую маму. Так и жили втроем, еще завели собаку – немецкую овчарку. И было им вместе душевно и уютно. Летом принимали гостей из Москвы, из Украины. Дружно сидели во дворе за большим столом с коваными ножками, и над Желтой плыл аромат шашлычного дымка, и под звездным низким небом взлетали украинские застольные: «Нэсэ Галя воду, коромысло гнэться, а за ней Иванко, як барвынок вьеться…»

Гости гостями, но по воскресеньям – строго церковь. Лизонька обожала покупать в церковной лавке красивые иконы, и в спальне отца во всю стену разрослось уже подобие иконостаса. Девочка наизусть знала многие молитвы. Виктор, борясь со своими бесами, брал кадило, зажигал ладан и обходил вечером большой дом: «Да воскреснет Бог и расточатся врази его, да бежат от лица его ненавидящие его, яко исчезает дым, да исчезнут…» Не помогло.

Не здешний Виктор – мужчина во всех смыслах привлекательный для одиноких дам, был на виду в крошечном курортном городке и пользовался репутацией религиозного вдовца, верного своей безвременно ушедшей жене. И только он знал, что до сих пор в его паспорте стоит штамп о браке с настоящей живой женой, боевой подругой, прошедшей с ним огонь, воду и медные трубы, и только он знал, какие бесы одолевают его по ночам. Но кому какое дело? И свое сердце держал закрытым.

Но одна смазливая длинноногая кассирша продмага явно ловила его учащенный пульс, наметанным глазом подмечала его подрагивающие нервные длинные пальцы, лихорадочно открывающие толстый кожаный пресс портмоне перед кассой, достающие яркие хрустящие новенькие банкноты с изображением Хабаровска. И реально ощущала флюиды, исходившие от Виктора, уж больно часто заезжавшего именно в этот магазин, хоть и козе понятно, ему было явно не по пути ни с какой стороны.

И еще долго после его ухода у Ирочки перед глазами зависал кадр с кожаным портмоне, с картинкой Хабаровска, и запах денег будоражил ее низкое сознание.

Кто сказал, что деньги не пахнут? Ирочка четко научилась на расстоянии улавливать запах денег лет с пятнадцати. А уже к восемнадцати уехала с «папиком» в большой и славный город Москву. Но папик оказался так себе (с Ирочкиных слов), и она его бросила. На самом же деле вышвырнул ее он, когда девушка окончательно «выела мозг» мужчине своими постоянными требованиями несоразмерными с ее достоинствами. И тогда Ирочка вернулась к маме зализать свои раны, оплакать выброшенные коту под хвост бездарно прожитые два юных года. Мама советовала дочери не отчаиваться, держать нос по ветру, а хвост пистолетом и в следующий раз требовать от «старого козла» сразу и все, чтобы было с чем к маме вернуться.

Единственная доченька была самая красивая, самая талантливая и самая умная – но только для мамы. И слыша такие речи с пеленок, Ирочка действительно о себе так и возомнила. «Ведь я этого достойна!» – повторяла Ирочка слова глупой рекламы, вытянув губки утиной гузкой перед зеркалом.

Через некоторое время Ирочку подобрал очередной заезжий папочка и увез ее тоже в столицу, но уже Крыма. Не спеша с компенсацией использования молодого Ирочкиного тела, он занял выжидательную позицию, дабы лучше ознакомиться с новым персонажем в его бурной жизни. Девушка же хотела все и сразу, как учила мама. Но как известно из истории любого предприятия, если хотеть все и сразу, не получить ничего и никогда! И барышню-таки опять оставили на бобах.

Она переходила из одних папиковых рук в другие и думала: «Ну вот теперь-то точно этот старый козел мне купит и машину, и шубу, и… и… и!..» Но в очередной раз и опять ни с чем возвращалась к маме и прилавку проклятого магазина. Ирочка понять не могла, что до тех пор пока она будет думать о своих мужчинах, как о козлах, история ее будет повторяться. Но понять ей было нечем, вот беда.