Ты моё дыхание - Ева Ночь

Мы отходим в сторону всего на пару шагов.

– Я нарушила какие-то неписанные правила? – спрашиваю у Кости.

Мне сейчас важно высказаться первой, иначе потом, если он будет меня распекать, я и двух слов не свяжу. – Альбина сказала, что можно беседовать с клиентами, если они этого захотят.

– Да, всё верно, – подтверждает Костя невозмутимым голосом. – Это не запрещено.

Я перевожу дух. Надо, наверное, у него всё же выпытать всякие нюансы работы в этом клубе, чтобы не бояться и не оглядываться.

– Но я что-то сделала не так, раз ты ко мне подошёл?

– Всё так, Софья. Но желательно максимально сделать свою работу, а потом уж присаживаться за столики, если есть желание У тебя же часть зала ещё осталась не охваченной.

Ну, да. Он прав. А ещё – коридоры вымыть и туалеты. Всё вроде логично.

– А когда работы минимум, тогда и беседы можно вести.

– Даже удивляюсь, когда другие успевают это делать, – язвлю, не сдержавшись.

– При должном усердии и сноровке ещё и не такое получается, – он спокоен, как шкаф, а я и чувство вины испытываю, и раздражение, и мне не даёт покоя Паша-Паганель. Он такой ранимый и беззащитный. Наверное, я бы хотела его выслушать.

Я невольно оглядываюсь. Павел сидит, опустив плечи, и сосредоточенно помешивает трубочкой сок.

– Софья, – снова отрывает меня от созерцания голос Громова. Он словно поймал меня на горячем. Я стою перед ним как провинившаяся школьница.

– Что? – невероятно трудно, но я всё же смотрю ему в глаза. Уж не знаю, как у меня получается, но это максимум, на что я способна сейчас.

– Держись от него подальше, – кивает он в сторону Павла.

– Это приказ? – пытаюсь я всё же отвоевать собственную самостоятельность.

– Это совет, – мягко вибрирует Костин голос. – Однажды он устроил здесь скандал, из-за которого уволили девушку уборщицу.

С этими словами он развернулся и отправился к бару. А я, вздрогнув и проводив широкую спину Громова взглядом, сделала выбор.

– К сожалению, у меня много работы, – сказала я, подойдя к мужчине, что, несмотря на свой немаленький рост совершенно потерялся на фоне тёмной стены, – но если вы подождёте, я вернусь. Не скоро, но вернусь, чтобы составить вам компанию.

Он обрадовался! Так приятно было видеть его открытое, обескураженное и совершенно искреннее лицо!

– Я подожду, – хрипло сказал он, приваливаясь к стене. Во всей позе его читалось облегчение. – Я подожду тебя, Софья.

И больше я не отвлекалась. У меня была цель. А когда есть цель, всё остальное уходит на второй план.

Я умею работать быстро и качественно, не отдыхая, не делая перерывов.

Не знаю, зачем мне нужно побыть с этим человеком рядом. Особенно после слов Громова. Я уверена: он не лгал. А я не мать Тереза, чтобы любить и жалеть всех людей на планете Земля. Но к Павлу я чувствовала невольное расположение. Есть вещи, что не поддаются логике. Вместо разумных доводов действуют совершенно иные материи.

Он мне нравился. Может, потому что чем-то напоминал мне папу. Наверное, именно поэтому, вопреки всему. Я даже готова ошибиться и побыть дурой.

Когда я к нему вернулась, он сидел всё там же, практически в той же позе. Возможно, только стакан с соком перед ним другой.

Я молча присела напротив, а Павел поднял глаза. Смотрел на меня, будто собираясь с духом.

– Закажи что-нибудь, пожалуйста, – просит он снова, и я опять отрицательно качаю головой.

– Может, здесь так принято, но я согласилась побыть с вами не поэтому.

Он кивает. Взмах длинных ресниц. Тонкие пальцы судорожно сжимают стакан. Павел какое-то время молчит, видимо, собираясь с мыслями.

Я ему не мешаю, не тороплю. Рассматриваю. Любуюсь линиями скул и подбородка. У него веки красные и припухшие, словно он не спал долго или пялился в монитор.

О том, что он мог плакать, думать не хочется. Это немного портит нарисованный образ, который мне не хочется разрушать, хотя я прекрасно знаю, что фантазии и реальность слишком далеки друг от друга.

Но я готова обманываться. Хотя бы сейчас, в данный отрезок времени.

– У тебя никогда не бывает так, будто жил, к чему-то стремился, на что-то надеялся, а потом – раз – и пустота, словно провалился куда-то и ничего не можешь с этим поделать?

– Редко, – говорю честно. – Это отчаяние. Кажется, что мир рушится, а потом ты выдыхаешь, включаешь голову, начинаешь дышать и ищешь выход. Как правило, выход находится всегда. Даже не один. Плохой или хороший, но он есть. Следующая задача – найти лучший.

– Нет, – мотает он головой. Глаз на меня не поднимает, водит пальцами по краю стакана. – Это немного не то. Ты рассказываешь о ситуации, в которую попадаешь. У меня другое. Вроде бы всё хорошо. Есть всё, чтобы быть счастливым, а вместо этого – яма. Хоть вешайся. Слишком пусто, ничто не радует. Скучно, наверное, но скука какая-то минорная, тоскливая, мрачная. Я смысл жизни потерял, всё не то. Работаю, прихожу домой, а там – тишина, пустота, провал. Возможно, я бешусь с жиру. Работа, машина, квартира. Всё есть. Счастья нет. Удовлетворения жизнью нет. Смысла нет. И да, я должен был проговорить это вслух. Не на сеансе у психолога. Там я тоже был. Не помогает. Нужно что-то другое. Или наоборот. Ничего не нужно. Просто понять, как быть дальше.

Мне сложно понять движения его души. Слишком извилистый путь. А я… наверное, рациональна. Потому что постоянно занята и не нахожу времени на то, чтобы ныть, печалиться, заниматься самоедством.

Нет, у меня тоже бывают периоды, когда «всё плохо», но я умею с ними справляться. Может, потому что не одна. Потому что от меня очень зависит ещё один маленький человечек.

– Я не жду от тебя рецепта. И советов тоже не жду, – продолжает Павел, наверное, неправильно истолковав моё молчание. – Спасибо, что выслушала. Я… нуждался в этом.

– У меня есть рецепт, – перебиваю я его. – Возможно, не идеальный или вообще не подходящий, но уж какой есть. Вдруг поможет?

Софья

У Паши лицо живое, подвижное, эмоциональное. Вся гамма настроений – как на ладони. Не то, что у Громова, – невольно думаю я, сравнивая двух мужчин.

Нет, нельзя сказать, что у Кости – застывшая маска. Но чаще он скрывает истинные чувства.

А Павел даже не пытается. Или вечер сегодня подходящий, или он такой и есть – открыто-эмоциональный.

Он ждёт моего рецепта. И, видимо, дошёл до той точки, когда готов поверить в любую чушь, лишь бы помогло.

– Некоторые глушат себя работой, – смотрю я ему в глаза и вижу, как он морщится. Наверное, пытался, и ему не помогло. – Но этот способ – анестезия. Слишком много обезболивающих, когда боль может уйти, а причина боли – нет. Как только заканчивается анестезия, всё возвращается назад.