Марина - Карлос Руис Сафон

Объявление о прибытии поезда из Мадрида, свисток паровоза, движение толпы прервали мои элегические размышления. Поезд ворвался на вокзал и эффектно затормозил – стон тормозов заглушил все вокруг. Торжественно, медленно тяжелый состав проплыл последние метры и встал у платформы. Начали выходить первые пассажиры, их было все больше, безымянные, безликие силуэты, десятки незнакомых лиц. Я вдруг засомневался – а тот ли поезд я встречаю, может, я перепутал день, вокзал, город или планету? Вот в этот-то момент за спиной прозвучал неповторимый, милый голос.

– Какая неожиданность, Оскар, друг мой. Какая чудесная встреча. Нам вас не хватало.

– Мне тоже, – пробормотал я, пожимая руку старому художнику.

Марина спускалась на платформу. На ней была та же белая дорожная одежда, что в день отъезда. Она молча улыбалась мне, блестя глазами.

– Ну и что Мадрид? – отважился я на светскую беседу, взяв чемодан Германа.

– Прекрасен как всегда. И в шесть раз больше, чем был в прошлый раз, – ответил Герман. – Если он не перестанет расти, рано или поздно свалится с плоскогорья в море.

Я заметил, что Герман в хорошем настроении и энергичнее, чем обычно. У меня появилась надежда, что это добрый знак, что прогноз доктора из Ла-Паса оказался благоприятным. По пути к выходу из здания, пока Герман благодушно развивал перед обалдевшим носильщиком блестящие перспективы развития железнодорожной техники, я смог немного поговорить с Мариной наедине. Она с силой пожала мне руку.

– Ну как все прошло? – прошептал я. – Герман мне показался бодрым.

– Спасибо, хорошо. Все хорошо. Спасибо, что встретил нас.

– Это тебе спасибо за возвращение. Я еле пережил. Барселона без тебя совсем опустела… Я должен тебе столько рассказать.

Мы сели в привокзальное такси, старый «додж», который взревел на старте громче мадридского экспресса. Пока мы проезжали Рамблу, Герман не отрывал глаз от цветочных киосков, прохожих, торговцев; на лице его была тихая, умиротворенная улыбка.

– Говорите что хотите, друг мой Оскар, но другой такой улицы нет ни в одном городе мира. И пошли они со своим Нью-Йорком подальше!

Марина смеялась, соглашаясь с отцом, который после поездки в Мадрид выглядел не только оживленней, но и моложе.

– Завтра у нас что, выходной? – вдруг спросил Герман.

– Да, – ответил я.

– Так вам не надо в школу?

– Ну, строго говоря… нет.

Герман рассмеялся, и я на секунду увидел в нем того мальчишку, которым он был десятилетия назад.

– И чем же вы займетесь завтра, друг мой Оскар?

Я был у них уже в восемь утра. Так просил Герман. Накануне вечером я обещал моему наставнику в интернате, что всю неделю буду ежедневно выполнять двойные задания, но получу выходной в этот понедельник, тем более что день в самом деле был праздничным.

– Я не знаю, что с тобой, мой мальчик. У нас тут не отель, конечно, но и не тюрьма, и за себя и свои поступки отвечаешь только ты, – сказал мне падре Сеги со своей печальной проницательностью. – Надеюсь, ты сам с собой разберешься.

Марину я застал в кухне, она паковала в корзину бутерброды и термос с горячим питьем. Кафка не упускал из виду ни одного ее движения и облизывался.

– Куда мы собираемся? – спросил я заинтригованно.

– Секрет, – отвечала Марина.

Вскоре вышел и Герман – моложавый и бодрый. Он был одет точно как пилот на автогонках в двадцатые годы. Пожав мне руку, спросил, не помогу ли я ему в гараже. Я согласился, открыв для себя, что в имении есть еще и гараж. Собственно, их было три, что я и увидел, придя туда с Германом.

– Я так рад, что вы смогли сегодня поехать с нами, Оскар.

Он подошел к третьему гаражу – заросшему плющом строению размером с небольшой жилой дом. Ворота открылись с визгом и скрипом, а из гаража потянуло пылью. Внутри все тонуло в темноте. Похоже, здесь никто не бывал лет двадцать. Останки мотоцикла, заржавленные инструменты, ящики, покрытые слоем пыли толщиной с персидский ковер… наконец я увидел серый брезент, покрывавший нечто в форме автомобиля. Герман приподнял один край брезента и кивнул мне на другой.

– Ну что, на счет «три»? – улыбнулся я.

Мы разом потянули брезент, и он торжественно упал, как покрывало на открытии памятника. Когда же наконец рассеялось облако пыли, слабый свет из дверей обрисовал контуры чудесного видения. Ослепительный, феерический «такер» пятидесятых, цвета старого вина, с хромированными покрышками тихо сиял в этой темной пещере, как жемчужина в раковине. Я в изумлении уставился на Германа. Он довольно улыбнулся.

– Да, друг мой Оскар, сейчас таких машин уже не делают.

– А он на ходу? – неуверенно спросил я, глядя на музейную редкость.

– Это «такер», Оскар. А если «такер» не на ходу, значит, он на лету.

Часом позже мы уже выехали на приморское шоссе и с ветерком рассекали пространство. Герман в своем наряде начала автомобильной эры, со счастливой улыбкой на лице, так и просился на стильный рекламный плакат. Мы с Мариной сели рядом с ним. Кафка вальяжно развалился сзади, заняв все просторное сиденье, и сладко заснул. Кто бы ни проезжал мимо, все оглядывались на «такер» с изумлением и завистью.

– В автомобиле не так важна сама скорость, как высокий класс, – прокомментировал Герман.

Мы уже были где-то около Бланеса, и я не узнавал местности. Герман так углубился в свои мысли, что я не решался его побеспокоить. Он вел машину с тем же милым изяществом, с которым делал все в своей жизни – двигался, говорил, улыбался. Он уступал дорогу велосипедистам, прохожим, жандармам; думаю, он уступил бы дорогу и муравью. Мы проехали Бланес, указатель на шоссе направлял нас к Тосса-де-Мар. Мы с Мариной переглянулись, она подмигнула. Сначала я думал, что мы заедем в Тоссу, но автомобиль обогнул городок и двинулся на север по узкой дороге вдоль моря. Это было не шоссе – узкая лента асфальта, повисшая между небом и морем над крутым обрывом. От поворотов этого горного серпантина захватывало дух. Сквозь ветви сосен, цеплявшихся за утесы, виднелось сияющее, как вечность, покрывало моря. Сотней метров ниже нас вилась среди укромных бухточек и утесов мало кому известная дорога из Тоссы в Пунта-Прима, городок рядом с портом Сан-Фелиу-де-Гишольс – километрах в двадцати отсюда.

Через некоторое время Герман остановил машину, и по взгляду Марины я понял, что мы добрались до места. Как только мы вышли из машины, Кафка уверенно отправился куда-то в сторону сосен, словно век тут жил и все знал. Пока Герман проверял, прочно ли стоит на тормозе «такер», мы с Мариной подошли к обрыву. Под нашими ногами расстилалось море – бухта в форме полумесяца словно баюкала нежно-голубые прозрачные воды. Дальше, по направлению к Пунта-Прима, за нагромождением скал и полосками пляжей возвышалась арка – проход между гор, на вершине которых виднелся силуэт часовни Святого Эльма.