Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

ФОРСТ. А в этом я вижу определенную вину церкви.

СВЯЩЕННИК. То есть?

ФОРСТ. Патер, мы очень торопимся…

СВЯЩЕННИК. Но я должен до конца понять цель вашего визита…

ФОРСТ. Патер… Время… Поймите, научно-технический прогресс родил новое качество времени… Я утверждаю – качество. Люди не готовы к нему, что делать, в этом нет их вины.

СВЯЩЕННИК. А чья вина?

ФРАУ ФОРСТ. Церкви!

СВЯЩЕННИК. Уже в том, что церковь открыто, сказала освоей неправоте в деле Галилея, очевидно желание быть угодным новому времени.

ФОРСТ. Церковь сформулировала это иначе! «Галилей реабилитирован». О вашей вине речи не было…

СВЯЩЕННИК. Унижения хотите? Стоит ли? Как мы потом будем говорить с паствой?

ФРАУ ФОРСТ. Патер, послушайте же, у нас нет времени, от вашего ответа зависит судьба человека, – вы обязаны выполнить нашу просьбу…

СВЯЩЕННИК. Обязан?

ФРАУ ФОРСТ. Обязаны, видит Бог!

СВЯЩЕННИК. Я должен снестись с Мюнхеном…

ФОРСТ. Если вы снесетесь с Мюнхеном, вам порекомендуют отложить решение этого вопроса до приезда авторитетной комиссии, ящики из подвала заберут, и они затем исчезнут, их затеряют.

ФРАУ ФОРСТ. Мой муж пришел к вам с документами, из которых явствует, что в подвале вашего храма лежат ящики с архивами и ценностями, украденными в России. Что угодно Господу: вернуть награбленное законному владельцу или же продолжать прятать похищенное?

СВЯЩЕННИК. Но ведь нельзя же вскрывать ящики без указания!

ФОРСТ. О мой несчастный и прекрасный народ! Даже вы, патер, хотите жить по предписанию сверху! Ну отчего так, отчего?! Я понимаю – был бы спорный вопрос, но здесь все явно: я пришел к вам с документами о тех ящиках, которые лежат здесь, начиная с апреля 1945 года. Вы ведь не отрицаете этого? Нет? Вы, поскольку предписаний не было, не вскрывали ящики все эти годы, вы же не можете без предписаний! Вам противна мысль укрывать краденое в храме, это ясно, как же иначе, но вы не можете преступить в себе старого, прежнего немца времен фюрера и поэтому перечеркиваете Господа!

СВЯЩЕННИК. Идемте…

Аукцион.

АУКЦИОНЕР. Неизвестный господин называет по телефону сумму в 75 тысяч марок. Дамы и господа, вы слышали, нет? (Передает трубку девушке.) 75 тысяч марок, в такую сумму оценивает икону номер восемьсот девяносто один наш телефонный друг, итак, 75 тысяч – раз, 75 тысяч – два…

ГОЛОС МУЖЧИНЫ. 76 тысяч.

К Степанову подходит ДЕВУШКА-ОФИЦИАНТКА: «Простите, вы господин Степанов? Вас просят к международному телефону».

СТЕПАНОВ поднимается, выходит.

АУКЦИОНЕР. 76 тысяч. 77 тысяч? 78 тысяч, так оценивает икону наш телефонный друг. Итак, 78 тысяч – раз, 78 тысяч – два…

ГОЛОС МУЖЧИНЫ. Восемьдесят.

АУКЦИОНЕР. Восемьдесят.

ДЕВУШКА показывает ему что-то на пальцах.

Сто тысяч – такова цена нашего неизвестного друга.

ГОЛОС МУЖЧИНЫ. Сто пять тысяч!

Возвращается СТЕПАНОВ. Закуривает.

Нагнетение истерики в зале тихой истерики затаенного молчания. Только вспыхивают блицы фоторепортеров и – тишина, торгуют икону.

ДОРН все это время не отрываясь смотрит на СТЕПАНОВА, пытаясь прочесть его. Медленно поднимается и еще медленнее идет вдоль по стене мимо журналистов, не отрывая взгляда от Степанова.

АУКЦИОНЕР. Наш телефонный друг объявил 120 тысяч! Сто двадцать тысяч – раз, два, сто двадцать тысяч – три… Продано! Хочу поздравить неведомого телефонного друга с великолепным приобретением уникальной иконы XV века из России!

СТЕПАНОВ. Это не пятнадцатый век и не Россия! Это подделка, сработанная совсем недавно – здесь, на Западе!

ГОЛОСА. Что сказал этот господин?! Почему подделка?!

АУКЦИОНЕР. Вы можете подтвердить это под присягой?

СТЕПАНОВ. Я готов заявить под присягой: подлинная икона под номером 891 была выкрадена в Киеве нацистами по приказу Розенберга для музея Гитлера и сейчас, двадцать минут назад, обнаружена в подвале церкви города Заксенштадта супругами Форст!

Церковь.

ЧИНОВНИК. Я, как представитель закона, хочу от всей души поздравить вас, господин Форст, с этой великолепной находкой! Согласно параграфу 57 и разъяснениям 341 и седьмого «а», вы становитесь владельцем всех этих картин, икон и архивов и, таким образом, вправе распорядиться по своему усмотрению судьбой уникальной коллекции…

ЖУРНАЛИСТ. Что вы намерены сделать с этим сокровищем, господин Форст? Обратите в деньги на аукционе или же откроете музей?

ФОРСТ. Я передам иконы законному владельцу.

ЖУРНАЛИСТ. Вы намерены отдать Москве эти миллионы?!

ФРАУ ФОРСТ. Это не миллионы, а иконы.

ЧИНОВНИК. Закон не принуждает вас к этому, господин Форст. Поскольку срок давности вывоза этих ящиков из страны принадлежности истек, вы вправе распоряжаться ими по своему усмотрению.

ФОРСТ. Я знаю. Поэтому я так торопился завладеть этим сокровищем. И я хочу, чтобы пресса опубликовала официальное сообщение: я передаю все иконы тем русским музеям и церквям, откуда они были похищены. Мое решение безусловно, господа. Благодарю вас за то, что вы приехали сюда.

ЖУРНАЛИСТ. Чем вы мотивируете этот свой несколько экстравагантный поступок?

СВЯЩЕННИК. Разве желание господина Форста жить по Богу экстравагантно?

Кабинет ДОРНА.

Входит бывший эсэсовец ФРИЦ ШТАУБЕ (ныне он – МАЙЕР).

ДОРН. Могли бы подождать до вечера – стоит ли обнаруживать наши связи?

ШТАУБЕ. Наши с вами? А с Макговерном?

ДОРН (переходя на шепот). Вы с ума сошли…

ШТАУБЕ. Если бы… Знаете, где находятся остальные иконы и картины, упомянутые в списках, которые Форст нашел в подвале кирхи?

ДОРН. В ваших хранилищах?

ШТАУБЕ. Тогда бы я подождал до вечера, а не обнаруживал наши с вами связи… Иконы находятся в коллекции Макговерна, ясно? А что будет, если Форст с помощью русского раскрутит дело Макговерна и скандал окажется неуправляемым?

ДОРН. Будет плохо.

ШТАУБЕ. Браво! Вы – провидец! Но и это не все! Судя по тем материалам, которые открыл Форст, он вполне может выйти по ним не только на швейцарский Красный Крест, но и на покойника Пьера Сузи. А это удар по нашим с вами ребрам! Потянув за одну нитку, они выйдут на всю нашу парижскую операцию во время автогонок. А эго нокаут, от которого мы вряд ли оправимся… И наконец, последнее обстоятельство: вывоз культурных ценностей из России и сегодня стоит перед нами сугубо значимо. Вы представляете себе, какого уровня политический скандал разыграется, если здесь, на Западе, выйдут на мой сегодняшний бизнес с русскими иконами и картинами?.. Поэтому ответьте мне: какого черта вы хлопали ушами все эти дни?!

ДОРН. Мы живем не под фюрером! Сейчас не сорок второй год! Я не могу арестовать Степанова и расстрелять Форстов – вы, к сожалению, лишены права отдавать приказы!

ШТАУБЕ. Повторяю свой вопрос: почему вы дали этому делу разрастись?

ДОРН. Я давал делу вызреть! Я не