В поисках солнца - Мария Дмитриевна Берестова

горячку и просто подождать, когда она будет готова поговорить с ним сама.

С трудом, со скрипом и с возмущениями — но он согласился.

12. Что значит «семья»?

Уже на второй день Олив сильно разочаровалась в своём плане «уехать к себе и затаиться», потому что у себя оказалось смертельно скучно. В доме Тогнаров постоянно что-то происходило — кто-то приходил, кто-то уходил, что-то обсуждали, куда-то неслись.

У Олив не происходило ничего: её только навещал Илмарт, да обещалась зайти Айлэнь — но в потоке её забот было неясно, когда она найдёт время.

К концу недели Олив, определённо, была готова взвыть, потому что единственным светлым пятном в этой череде скуки стала борьба с врачами за освобождение руки от фиксации. Победить удалось, но настроение от этого не улучшилось ни капли.

Более того, Олив стала ловить себя на том, что ужасно обижается, что Тогнар-таки под её окнами не простаивает — ну и мало ли, что она сама просила! Мог бы и не послушать! Тоже мне, герой-любовник! Никогда никого не слушает и всё делает по-своему, а тут, видишь ли!..

В общем, когда к концу недели к ней явился Дерек, она изрядно обрадовалась, восприняв его, в первую очередь, как парламентёра.

Дерек, однако, её в этом разочаровал: болтал он весело и непринуждённо обо всём на свете, но каким-то мистическим образом умудрялся притом так умело избегать всякого упоминания Райтэна, как будто того и вовсе не существовало на свете.

Олив даже попыталась как-то исподтишка сама вывернуть на интересующую её тему, спросив, что там с планами на северную торговлю, но Дерек, хитро блеснув глазами, так ловко повёл разговор, что, казалось, сам организатор всей движухи в деле и вообще не участвует.

С досадой осознав, что визитёр твёрдо намерен и дальше играть в игру «нет у меня никакого лучшего друга, и никогда и не было!», Олив, вздохнув, спросила прямо — постаравшись, впрочем, всем своим тоном выразить абсолютную независимость и полную незаинтересованность вопросом:

— А что там Тогнар?

Совершенно невозмутимо и естественно Дерек переспросил:

— Который из? — чуть подумав, добавил: — Или которая?

Олив вспыхнула.

Дерек тихо рассмеялся, потом с мягким весельем в голосе отметил:

— Серьёзно, Олив, такое чувство, что у тебя язык обдерёт, если ты назовёшь его имя!

Она насупилась от того, что её уличили, — но Дерек улыбался так светло и искренне, что ей стоило больших трудов удержать ответную улыбку, и, в конце концов, она не выдержала и рассмеялась тоже.

Он, наконец, перешёл к теме:

— Просил передать тебе письмо.

Олив заинтересовано подняла брови.

Вместо того, чтобы что-то передать, Дерек в ответ вопросительно поднял свои.

— Ну и?.. — нетерпеливо поторопила Олив, чуть ли не подпрыгивая на своём стуле.

Дерек скорчил физиономию «о чём вы?»

— Письмо где? — прямо выразила свой интерес она.

Он махнул рукой:

— Я его сжёг.

Олив аж рот раскрыла от изумления и возмущения.

Насладившись её досадой, Дерек рассмеялся и пояснил:

— Серьёзно, Олив, это было самое худшее извинение перед женщиной из всех, какие можно себе вообразить! — закатив глаза, он принялся нараспев по памяти читать: — «В связи с фигурировавшим между нами досадным инцидентом эксплицирую мадемуазель свою глубочайшую кондоленцию…» [1]

Жалобно сморгнув, Олив переспросила:

— Эксплицирую?

— О! — вернулся в реальность Дерек. — Так это не по-райански? — Олив покачала головой. — А я думал! — хлопнул он себя по колену. Помолчав, добавил: — В общем, не понимаю, как из таких прекрасных черновиков выросла вот эта… кондоленция, — пробормотал он, сдобрив последнее слово матерным обрамлением.

— Черновиков? — жадно переспросила Олив, выхватив из его речи главное.

— Да, черновики были прекрасны, — задумчиво пробормотал Дерек, уходя в себя, но, почти сразу спохватившись, весело сказал: — Собственно, именно поэтому я их и стырил!

С этими словами он достал из-за пазухи небрежную стопку разномастных листочков и пододвинул их по столу к Олив.

Та почувствовала, как горло перехватывает эмоциями. Рваные летящие каракули — рука Райтэна явно не успевала за его же мыслью — показались ей сокровищем. Что-то порванное, что-то недописанное, что-то оборванное на полуслове — искреннее, как сам Райтэн.

Она протянула было руку — взять верхний листочек, с которого на неё смотрел обрывок фразы «…ты ведь можешь просто сказать, как есть, зачем…» — но, когда она потянула за него, под ним обнаружилось оборванное: «Олив, милая» — и сердце её забилось совсем уж отрывисто, и она подумала, что записи эти, определённо, является слишком личными и сокровенными, а Дерек, если верить его словам, их попросту «стырил» — и Райтэн, скорее всего, даже не знает, что он их ей притащил, и что ему будет больно, досадно и неловко, если она всё это прочтёт, потому что он, наверно, не хотел бы, чтобы она это читала.

Резко отпихнув от себя соблазнительную стопку, она с трудом выдавила из себя, отворачиваясь:

— Я не могу так, за его спиной. Не надо.

Этот отказ дался ей нелегко; ей ужасно, ужасно, ужасно хотелось схватить эти листочки и скорее прочитать их все, и перечитать снова, и снова.

— Эм, Олив, — привлёк её внимание смущённый голос Дерека. — Ты же не можешь в самом деле думать, что я своровал его письма, не спросясь, и притащил к тебе без его согласия?

Она покраснела, потому что, конечно, именно так она и подумала.

— Нет, — задумчиво отметил Дерек, — возможно, конечно, он не был в восторге от моей идеи, но его несколько истеричное «Да делай ты с ними что хочешь!» можно расценивать как согласие, ведь так?

Дерек умолчал о том, что до сакраментального «Да делай ты с ними что хочешь!» они минут пять орали друг на друга: Дерек — за «кондоленцию», которая так чудовищно контрастировала с истинными чувствами друга, Райтэн — за сожжение этой кондоленции, которая казалась ему вершиной дипломатической переписки.

— Определённо, можно, — глухо согласилась Олив, загребая себе всю стопку и рисуя на лице раздражённое выражение, мол, пора бы гостю и честь знать.

Понимающе хмыкнув, Дерек засобирался, на прощанье отметив:

— Мы завтра на ярмарку идём, за тобой зайти?

На её лице отразилось явное замешательство. Ей очень хотелось пойти — и столь же сильно не хотелось это признавать.

Он закатил глаза.

— Олив, ты можешь просто с ним не говорить, если не хочешь! — терпеливо объяснил Дерек.

— Зайдите, — буркнула она, с нетерпением ожидая, когда он, уже, уйдёт — чтобы поскорее ознакомиться с содержанием прижатых к груди строчек.

…анжельцы праздновали наступление нового года ровнёхонько в день середины весны —