Исход - Леон Юрис

— Я предлагаю, — спокойно продолжал Давид, — расчистить римскую дорогу, где нужно — проложить новые участки и отказаться от штурма Латруна. Пойти в обход.

— А подумал ли ты, Давид, — спросил Бен Цион, — что дорогу, которую ты провел на карте, придется пробивать под носом Арабского легиона?

— Еще бы не подумал! — ответил Давид. — Нам ведь не шоссе нужно, а только колея для грузовика. Иисус Навин остановил у Латруна солнце. Может быть, нам удастся остановить ночь? Если один отряд из Иерусалима, а другой из Тель-Авива потихоньку станут работать ночами, я уверен, что все дело займет не больше месяца. Что касается Арабского легиона, то вы не хуже меня знаете, что Глаб ни за что не выйдет из крепости ради открытого боя.

— Кто его знает, — возразил Альтерман. — За дорогу он, пожалуй, станет драться.

— Если Глаб не боится сражения, то почему он не атаковал из «треугольника» и не попытался разрезать Израиль пополам?

Все промолчали; складывалось впечатление, что Давид прав. В штабе считали, что Глаб чересчур рассредоточил свои силы и потому избегает боев за пределами Иерусалима, коридора и Латруна. Кроме того, он знает, что израильтяне хотят открытой схватки и мечтают выманить его из крепости.

Бен Цион и Авидан молча взвешивали предложение Давида.

— Хорошо, а что тебе для этого нужно? — сказал Бен Цион.

— Джип на одну ночь, надо сначала все проверить самому.

Авидан забеспокоился. С первых дней подполья он так переживал смерть каждого бойца, будто погибал его собственный сын. В ишуве, маленькой сплоченной общине, каждая жертва печалила всех. Теперь, в войну, потери исчислялись тысячами, для небольшой страны это было опустошительным ударом. «Даже самый многочисленный народ не имеет права рисковать жизнями таких одаренных юношей, как Давид Бен Ами, — подумал Авидан. — Задача, которую он хочет взвалить на себя, чистое самоубийство. Может быть, Давиду только кажется, что он знает какую-то дорогу; людям часто желаемое представляется действительным».

— Джип и двадцать четыре часа… — повторил Давид.

Авидан посмотрел на Бен Циона. Альтерман покачал головой. То, что затеял Давид, неосуществимо. Тревога за Иерусалим мучила каждого. Иерусалим был сердцем, душой еврейства, но… Бен Цион иногда даже думал, что попытка удержать город — безумна.

«Сколько же страданий выпало на долю родителей Давида, — подумал Авидан. — Один сын погиб, второй умирает от ран, третий возглавил отряд маккавеев, обреченный на гибель…»

Давид смотрел горящими глазами то на одного, то на другого.

— Вы не можете не пустить меня! — воскликнул он.

В дверь постучали. Альтерман принял донесение и протянул его Бен Циону. Начальник генштаба побледнел и передал бумагу Авидану. Никто никогда не видел, чтобы Авидан терял самообладание. Но тут руки его задрожали, а в глазах появились слезы.

— Старый город пал.

— Не может быть! — вскричал Альтерман.

Давид упал в кресло.

Бен Цион сжал кулаки и стиснул зубы.

— Без Иерусалима нет еврейской нации! — воскликнул он и повернулся к Давиду: — Отправляйся в Иерусалим… сейчас же!

Когда Моисей вывел колена Израилевы к Красному морю, ему потребовался человек, столь незыблемо верящий в могущество Бога, что первым без колебаний ступил бы в море. Такой человек нашелся. Его звали Нахшоном. Операцию Давида Бен Ами так и назвали — «Нахшон».

Когда стемнело, Давид выехал из Реховота, городка к югу от Тель-Авива, и направился к горам Иудеи. У подножия гор, неподалеку от Латруна, он свернул с шоссе и двинулся по бездорожью.

Джип бросало и ударяло о валуны, казалось, мотор вот-вот заглохнет. Медленно, на первой скорости Давид спустился к Латруну. Здесь запросто можно было натолкнуться на патруль. Давид сосредоточился, когда впереди показались очертания крепости. Дюйм за дюймом он спускал машину по крутому склону, ища древнюю дорогу, заваленную вековым мусором. Наконец он остановился там, где сходились два ущелья, слез с машины и убедился, что дорога проходила именно здесь.

Теперь он поехал значительно быстрее и обогнул стороной Латрун, не жалея ни себя, ни машину. Он то и дело выключал двигатель, прислушивался, нет ли кого поблизости. Не раз ему приходилось выходить из машины и ползти по острым скалам в поисках дороги. Этим шестнадцати километрам, казалось, не будет конца. А ночь шла на убыль, опасность, что его обнаружат, возрастала с каждым часом.

…Рассвело. Бен Цион и Авидан с запавшими от бессонной ночи глазами с тревогой ждали возвращения Давида. Они отлично понимали, какое безумное дело он затеял, и опасались, что больше его не увидят.

Зазвонил телефон. Авидан поднял трубку.

— Это из шифровального отдела, — сказал он. — Только что получена радиограмма из Иерусалима.

— Что в ней?

— Один — тридцать пять — восемь.

Они принялись лихорадочно листать Библию. У Бен Циона вырвался вздох облегчения. Он прочитал вслух:

— Исайя, глава тридцать пятая, стихи восьмой и девятый: «И будет там большая дорога, и путь по ней назовется путем святым… Льва не будет там, и хищный зверь не взойдет на нее… а будут ходить искупленные».

Итак, Нахшон прорвался в Иерусалим! Значит, есть дорога, по которой можно объехать Латрун. Для Иерусалима еще не все потеряно!

Тысячи добровольцев дали клятву не разглашать тайну и отправились из Иерусалима прокладывать трассу по маршруту Давида Бен Ами. Тем временем Давид вернулся в Тель-Авив, где отряд добровольцев начал строить дорогу с другого конца.

Днем оба отряда скрывались, а ночью лихорадочно работали под носом Арабского легиона. Трудились без устали, молча расчищали дорогу и неслышно относили мусор. Прокладывая путь по ущельям, отряды метр за метром приближались друг к другу. Давида Бен Ами по его просьбе перевели в Иерусалим.

Иордана не смогла успокоиться после расставания с Давидом. Она вернулась в Ган-Дафну, которая восстанавливалась после арабских обстрелов. Большинство зданий было повреждено, но коттедж Китти пострадал меньше других. Иордана поселилась вместе с Китти и Карен. Женщины подружились. Иордане оказалось легко с американкой, она могла признаться Китти в таких вещах, о которых ни за что не сказала бы никому из евреев, боясь, что в этом усмотрят слабость. Она скрывала тревогу под грубостью, но Китти прекрасно видела, в каком состоянии воинственная сабра вернулась из Тель-Авива. Однажды вечером, через две недели после прощания Иорданы с Давидом, женщины сидели за чаем. Вдруг Иордана смертельно побледнела, вскочила и выбежала из комнаты. Китти бросилась за ней и едва успела ее подхватить. С трудом она дотащила обессилевшую Иордану до санчасти, положила на кушетку и влила ей в рот немного коньяка.

Минут через десять Иордана пришла в себя, приподнялась и блуждающим взглядом посмотрела вокруг.