Под флагом цвета крови и свободы - Екатерина Франк

– Иди обратно, а то тебя хватятся, столько времени за смолой ходить, – посоветовал Санчес. Эрнеста кивнула:

– Опросите всех, кто внушает доверие, только очень осторожно. Попробуйте узнать, как обстоит на других кораблях, – вдохновенно распорядилась она. – Чем больше людей, тем лучше! Только чтобы никто из офицеров не узнал пока, в чем дело.

– Сделаем, сеньорита, – кивнул Сэнди, просачиваясь за дверь; Педро задержался.

– Сеньорита, – полным муки и боли голосом спросил он, – сеньорита, скажите, как умер мой сын?

Эрнеста глубоко вздохнула:

– В абордаже ногу отрубили топором. Мы, конечно, его сразу к доктору оттащили, но поздно уже было – крови потерял много, к утру скончался. Вас вспоминал все, жалел очень, что с вами не остался: думал, что отец из–за него погиб, что не защитил…

– Понятно, – выговорил Педро и больше не сказал ни слова. Морено отвернулась: как раз в это самое мгновение оборвался и пропал на закате прследний алый солнечный луч.

***

– Готовы, мистер Дойли? – негромко спросил капитан Мэрфи, изучая в подзорную трубу медленно приближающийся галеон – остальные семь полукругом расположились позади, угрожающе покачиваясь на волнах. – Когда сойдем на борт к ним, вы должны будете действовать самостоятельно, я почти ничем не смогу помочь: на мне останутся переговоры с испанским капитаном.

Эдвард вздохнул, мысленно сосчитав до десяти: Уильям Мэрфи, его нынешний непосредственный начальник, был на добрых пять лет его моложе и хотя и относился к нему уважительно и даже с добротой, иногда раздражал просто неимоверно. Дойли пытался вспомнить себя в его возрасте: он тоже был невыносимо ответственен, из кожи вон лез, чтобы выполнить приказ безукоризненно – но помогало это скверно.

Особенно раздражало то, что Мэрфи и правда был похож на Эдварда в те же годы, и даже прошлое у них оказалось схожим, о чем явственно свидетельствовала военная выправка Уильяма.

– Я действительно служил в королевскои флоте, мистер Дойли, – с вежливой и немного извиняющейся улыбкой объяснил он на вопрос Эдварда, – но денег на офицерский патент у меня все равно не нашлось бы, да и происхождение не то: мой тяжелым покойный отец был простой лавочник. Вот и я тоже перешел после войны в торговый флот – мистер Рочестер мне очень помог, когда отдал под командование целый корабль… – Глаза у него при этом сияли: он подолгу говорил об Англии, о долге перед своим благодетелем и перед своей страной, который видел в защите ее интересов, экономических и политических, от любых врагов; и Эдвард, истосковавшийся по столь похожим на его собственные взглядам, часто слушал его с тяжелым сердцем. Приятно было найти единомышленника; но все чаще и чаще он ловил себя на мысли, что нескончаемые, терпко приправленные тысячью отличий в воззрениях споры с Эрнестой, к которым он привык за минувшие месяцы, стали ему ближе и доступней непрерывного согласия с каждым тезисом собеседника.

– Кажется, это и есть капитан Гарсия, – взволнованно проговорил вдруг Мэрфи, вырывая его из неприятных размышлений протянутой подзорной трубой; Эдвард молча принял ее. Уильям не ошибся, испанский капитан действительно стоял на палубе, также изучая приближающееся судно и уже вполне различимую вооруженным глазом команду – но Дойли глядел мимо него, боясь вздохнуть: он жадно искал глазами, искал – и не смел надеяться на чудо.

Однако Господь Бог услышал его невысказанную молитву, совершив это самое чудо, для Эдварда превзошедшее все, известное по Евангелию: Гарсия, опустив трубу, направился ближе к фальшборту и предложил ее стоявшей там девушке. Даже с такого расстояния Дойли сразу узнал Эрнесту; взяв прибор, она приложила его к глазу, навела – на мгновение сердце Эдварда остановилась – и вдруг опустила руки, едва не выронив из них трубу, до того бессильно–растерянным жестом, что казалось, будто она вот–вот зарыдает. Дойли не видел ее лица, и ему оставалось надеяться, что выдержка не изменит девушке окончательно; потрясенный этими чувствами, он все же остался стоять на палубе и почти не заметил того, как сошлись оба корабля, и они с Мэрфи в сопровождении других офицеров и десятка крепких матросов поднялись на борт галеона.

Переговоры, по–видимому, должны были начаться сразу после обмена короткими приветствиями; своих спутников Мэрфи предусмотрительно представлять по именам не стал, и Гарсия сделал то же самое. Дойли постарался оглядеться по сторонам с самым скучающим видом, но Эрнесты нигде не было.

– Мистер Дойли, действуйте, – чуть слышно шепнул Уильям, толкнув его локтем в бок, и Эдвард опомнился вовремя: испанский капитан уже приглашал их в свою каюту. Незаметно отделившись от остальных – сделать это ему, стоявшему позади остальных – Дойли быстро спустился в трюм. Вражеских матросов ему не встретилось, да и на верхней палубе их почти не было: очевидно, услали в кубрик, дабы избавиться от лишних глаз и ушей – и в коридорах тоже было пустынно, так что он остановился, как вкопанный, когда заметил тонкую женскую фигуру, отделившуюся от стены.

– Мистер Дойли… Мистер Дойли! Эдвард!.. – срывающимся голосом произнесла она, впервые в жизни назвав его по имени – и он сам не понял, как рванулся ей навстречу, как стиснул в объятиях, выдыхая в мокрые от слез щеки, в кривящиеся в безмолвно–счастливой улыбке губы, в ее ослепительно сияющие глаза единственно важную сейчас вещь:

– Живая, живой!.. Спасибо, спасибо, милостивый Боже! Ты услышал нас двоих…

Эдвард разморенно шевельнул свободной рукой, поглаживая волосы лежавшей рядом девушки: в новой каюте у Морено была кровать вместо гамака, на которую они с порога, не сговариваясь, сразу же повалились прямо в одежде. То была не минутная страсть, способная бросить в объятия желанного человека, а позже – в мучительные сомнения насчет правильности такого поступка – они просто держались друг за друга крепко сплетенными пальцами и соприкасались плечами, улыбаясь, как безумные. Затем Морено понемногу зашевелилась, села и привалилась спиной к стене, не сводя с него сияющих тихим, уютным пожаром радости глаз. Она все еще держала Эдварда за руку, и никогда прежде он не чувствовал себя настолько счастливым, как сейчас.

Эрнеста не спрашивала ничего о том, как ему удалось спастись, и он был этому действительно рад. Она выслушала его, коротко рассказала все, что успела разузнать о Гарсии и его методах вербовки людей – Дойли и это на волне эйфории принял почти спокойно – а после заявила тихо, решительно:

– Ты должен выполнить поручение Рочестера, но лишь наполовину. Спаси Джека, а после устрой ему побег и сам уходи – вы как раз будете в одном месте проходить совсем близко с архипелагом Креста, там уже будут ждать люди. Я покажу, – в руках ее словно из воздуха появилась карта, над которой Морено склонилась, едва различимо намечая карандашом нужный курс. Эдвард смотрел на то, как сползла с ее смуглого плеча расстегнувшаяся рубашка, открыв ключицу и одинокую, тонкую черную косичку с алой бусиной на конце, забившуюся было за воротник – но последние слова немного его отрезвили: