Собрание сочинений в 9 тт. Том 6 - Уильям Фолкнер

непосредственной личной выгоды — например, ради страховых полисов, или, как они думают, по наущению другого мужчины, который им якобы что-то посулил. Мужья убивают жен от ненависти, от гнева или отчаяния, а то и просто чтоб заставить их замолчать — ибо сколько женщину ни задабривай, сколько раз из дому ни уходи, заткнуть ей глотку невозможно.

— Верно, — согласился шериф. Он сверкнул на дядю Гэвина своими маленькими глазками. — Похоже, будто он хотел, чтобы его упрятали в тюрьму. Он как бы дал себя арестовать не потому, что убил жену, а как бы убил ее, чтоб его арестовали, посадили под замок. Под охрану.

— Зачем? — спросил дядя Гэвин.

— Тоже правильный вопрос, — продолжал шериф. — Когда человек нарочно запирает за собой дверь, — значит, он боится. Но человек, который добровольно садится в тюрьму по подозрению в убийстве… — Он добрых десять секунд глядел на дядю Гэвина, моргая своими жесткими глазками, а дядя Гэвин отвечал ему таким же жестким взглядом. — Потому что он не боялся. Ни тогда, ни когда бы то ни было. Время от времени встречаешь человека, который никогда ничего не боится. Даже самого себя. Вот он такой и есть.

— Если он так хотел, чтобы его посадили, зачем вы тогда его сажали?

— По-вашему, мне надо было немного обождать?

Некоторое время они смотрели друг на друга. Дядя Гэвин перестал крутить свою цепочку.

— Ладно, — сказал он. — Старик Притчел…

— Як тому и вел, — сказал шериф. — Ничего.

— Ничего? — переспросил дядя Гэвин. — Вы его даже не видали?

Тогда шериф рассказал и об этом — о том, как он, его помощник и Флинт стояли на крыльце и вдруг заметили, что старик смотрит на них из окна — с застывшим от злости лицом свирепо глядит на них сквозь стекло, а через секунду уходит, исчезает, оставив впечатление злобного торжества, бешеного триумфа и чего-то еще…

— Страха? — сказал шериф. — Говорю вам, что он не боялся. Ах да, — добавил он. — Вы же о Притчеле.

На этот раз он смотрел на дядю Гэвина так долго, что дядя Гэвин наконец сказал:

— Ладно. Продолжайте.

Тогда шериф рассказал и об этом: как они вошли в дом, в прихожую, как он остановился и постучал в запертую дверь той комнаты, в окне которой они видели лицо старика Притче ла, и как он даже окликнул его по имени, но все равно ответа не получил. И как они пошли дальше и увидели на кровати в задней комнате миссис Флинт с огнестрельной раной в спине, а подержанный грузовик Флинта стоял у заднего крыльца, словно они только что из него вылезли.

— В грузовике лежали три мертвых белки, — сказал шериф. — По-моему, их подстрелили еще на рассвете… — А на крыльце и на земле между крыльцом и грузовиком была кровь, словно в женщину стреляли из грузовика, а само ружье, в котором еще остался пустой патрон, стояло за дверью прихожей, как если бы кто-то поставил его туда, входя в дом. И как шериф вернулся в прихожую и снова постучал в запертую дверь…

— Откуда она была заперта? — спросил дядя Гэвин.

— Изнутри, — отвечал шериф и продолжал рассказывать, как он, стоя перед гладкой глухой дверью, пригрозил ее взломать, если мистер Притчел не откроет, и как на этот раз хриплый голос прокричал ему в ответ: «Убирайтесь из моего дома! Увозите этого убийцу и убирайтесь из моего дома!»

«Вам придется дать показания», — отвечал шериф.

«Я дам показания в свое время! — крикнул старик. — Убирайтесь из моего дома, все до единого!»

И как он (шериф) велел помощнику съездить на машине за ближайшим соседом, а они с Флинтом ждали, пока помощник не привез какого-то человека с женой. Потом они отвезли Флинта в город, заперли его, шериф позвонил в дом старика Притче ла, сосед подошел к телефону и сказал, что старик по-прежнему сидит взаперти, отказывается выйти, даже не отвечает и только орет, чтобы все они (к тому времени приехали еще и другие соседи, так как слух о трагедии уже успел распространиться) убирались вон. Однако некоторые из них остались в доме, не обращая внимания на то, что явно помешанный старик говорит и делает, а похороны будут завтра.

— Все? — спросил дядя Гэвин.

— Все, — отвечал шериф. — Потому что теперь уже слишком поздно.

— То есть как? — спросил дядя Гэвин.

— Умер не тот, кто надо.

— Бывает, — сказал дядя Гэвин. — То есть как?

— Тут все дело в глиняной яме.

— В какой яме?

Потому что весь округ знал о глиняной яме старика Притчела. В самом центре его фермы были залежи мягкой глины, из которой окрестные жители изготовляли грубую, но вполне пригодную посуду — если им удавалось накопать достаточно глины, прежде чем мистер Притчел успевал их заметить и прогнать. В этих залежах мальчишки с незапамятных времен находили ископаемые остатки культуры индейцев и даже первобытных людей — кремневые наконечники стрел, топоры, тарелки, черепа, берцовые кости и трубки, а несколько лет назад археологическая экспедиция из Университета штата Миссисипи производила здесь раскопки, пока не явился старик Притчел, причем на этот раз с ружьем. Но об этом знали все, шериф имел в виду совсем другое, и теперь уже дядя Гэвин сидел на стуле выпрямившись и спустив ноги на пол.

— Я об этом не слыхал, — сказал дядя Гэвин.

— Да это всем известно, — заметил шериф. — Это, можно сказать, местный вид спорта на открытом воздухе. Все началось месяца полтора назад. Тут замешано трое северян. Как я понимаю, они пытаются купить у Притчела всю его ферму, чтобы завладеть глиной и производить из нее материал для покрытия дорог или что-то в этом роде. Местные жители с интересом наблюдают, что из этого выйдет. Всем, кроме этих северян, ясно одно — старик Притчел вовсе не собирается продавать им ни глиняную яму, ни тем более всю ферму.

— Они, конечно, уже предложили ему какую-то цену?

— И наверняка хорошую. Кто говорит, двести пятьдесят, кто двести пятьдесят тысяч — не поймешь. Эти северяне просто не знают, как к нему подступиться. Если б им просто удалось его убедить, будто вся округа надеется, что он свою ферму ни за что не продаст, они б ее наверняка за пять минут у него откупили. — Он снова воззрился на дядю Гэвина, моргая глазами. — Итак, убит не тот, кто надо. Если все дело в этих залежах глины, Флинт к ним со вчерашнего дня ни на единый шаг не приблизился. Ему до них даже дальше, чем вчера. Вчера между ним и деньгами старика Притчела не было ничего, кроме капризов, надежд и пожеланий,