Голубятня на желтой поляне - Владислав Крапивин

– Не горюй. Зато мы все завтра идём смотреть клоунов. Уже билеты купили. Для тебя тоже.

Клоунская группа “Братья Кулебякины” выступала в летнем павильоне Городского парка. Ох, что они вытворяли, эти братья! Публика стонала от хохота. А с Оликом даже чуть не сделался припадок. Он и после представления долго ещё не мог успокоиться, вздра­гивал от “хохотальных” судорог и засовывал в рот галсту­чек матроски, чтобы хоть как-то сдерживаться.

Домой пошли не сразу. Побродили по парку и даже на­собирали по карманам мелочи, чтобы разок прокатиться на игрушечном поезде, который ловко бегал с горки на горку.

Потом Антошка отстал. Встревоженный Сеня оглянулся. Антошка сидел на краешке садовой скамейки. Согнулся. Словно разглядывал старый синяк на ноге.

Сеня быстро подошёл.

– Кап…

Антошка поднял глаза. Мокрые, тоскливые.

Тут и остальные подошли. Встали молча. И никто ни о чём не спрашивал. Потому что и так всё было понятно. Потому что за недавним бурным смехом, за весельем и раз­влечениями все они прятали неуходящую печаль. И никак нельзя было её унять: ведь Антошкин отлёт приближался неумолимо. Вот и всего пять дней осталось…

Антошка встряхнулся, встал, улыбнулся виновато. И все пошли дальше. Молча. Даже Олик больше не кусал галстук.

Вечером Антошка сказал, что станет капелькой и будет ночевать в банке.

А рано утром к Сене пришёл Маркони. Стукнул в стек­ло веранды. Сеня сразу перепуганно вскочил.

– Что случилось?

– Ничего. Выйди сюда.

Сеня вышел, заподжимал ноги – трава была в росе. Капли, капли, капли…

Маркони сказал, глядя мимо Сени:

– Надо Антошку отправлять скорее. Не десятого, я се­годня…

– Почему?!

Маркони рассерженно блеснул очками.

– Сам не понимаешь?

– Не-а… – сказал Сеня. Хотя, кажется, понимал.

– Потому что мы все изводимся. Эти пять дней будут не жизнь, а сплошное прощание. Одна мука только. Всё равно, что пять суток стоять на перроне и томиться, пока поезд не отошёл. Кому это надо…

Сеня молчал. Сперва-то он хотел возмутиться, но почти сразу почувствовал, что Маркони прав. Потому что и у са­мого у него иногда шевелилось в душе: “Уж скорее бы…”

Ведь всё равно это случится. Так пускай уж горький миг побыстрее останется в прошлом…

– А как Антошка… – пробормотал Сеня.

– Что?

– Он не обидится? Вдруг решит, что прогоняем раньше срока.

Маркони сказал в упор:

– Ты же лучше всех видишь, как он мается. И домой рвётся, и улетать не хочет. Зачем ему лишние дни с этим… разрыванием?

– Ты же говорил, что можно не раньше десятого…

– Это я для страховки говорил, на всякий случай. Можно уже и сейчас, роли не играет…

– Пусть Антошка сам решает, – неуверенно прогово­рил Сеня.

– Да ничего он не решит! Лишние страдания только… Я ска­жу, что надо сегодня, потому что уточнил расчёты. И ещё пото­му, что синоптики обещают с завтрашнего дня переменную об­лачность и временами осадки. Знаем мы эти “временами”! Как зарядит дождь до сентября. А без солнца-то какой старт…

– Он даже попрощаться не успеет как следует. Про­фессор уехал до десятого…

– Что поделаешь. Передадим от него профессору при­вет… Лишние прощания – лишние слёзы.

– А тебе не кажется, что мы поступаем как трусы. Бо­имся этих слёз.

– А при чём тут мы! – возмутился Маркони. – Я про Антошку думаю! Вдруг у него случится что-нибудь такое… нервный срыв…

Тогда Сеня твёрдо сказал:

– Хорошо. Давай сегодня.

Антошка не удивился сообщению о срочном старте. Ка­жется, обрадовался даже. По крайней мере почувствовал облегчение. Заблестели глаза. Он даже сделался слегка су­етливым, хотя старался это сдерживать.

– Не забыть бы морковные семена! – Он затолкал бу­мажный. пакет в красный трикотажный кармашек. – Ой, а можно, я Егору Николаевичу записку оставлю?.. И ещё надо забежать, попрощаться с Никиткой…

– Да не спеши так, – снисходительно сказал Марко­ни. – Есть ещё время. Улетать лучше всего в полдень…

Никто, кроме Сени и Маркони, не знал про настоящую причину срочного старта. Ещё по дороге к чердаку Марко­ни сказал Сене:

– Пусть все думают, что из-за метеосводки.

И Сеня кивнул: правильно.

Сейчас на чердаке были все, кроме Уков.

– А они придут, Уки-то? – забеспокоился Антошка. Пришли Андрюша и Олик. Сказали, что заходили к Пеке, но того не оказалось дома. Пекина мама отправила его на рынок за луком и укропом. А это дело, сами понимаете, долгое. Пока он не поглядит на все прилавки, афиши и витрины, домой не вернётся.

– Ничего не поделаешь, – нахмурился Маркони. – Мы, Антошка, передадим ему от тебя всякие хорошие слова и пожелания.

– Ладно… Маркони, включи бочку.

Из ребят один только Сеня знал, что Антошка умеет уже превращаться в Капа и обратно без всякой техники. Это была их тайна, тайна двух друзей. И теперь Антошка, видимо, хотел, чтобы всё произошло по правилам.

Преобразователь загудел. Ничего не сказав, Антошка стремительно нырнул в бочку и вылетел капелькой. Но тут же вернулся. Такой, как всегда, только с алой шапочкой на растрёпанных волосах. Шапочка была с большим ко­зырьком и вышитым серебряными нитками корабликом. Антошка уронил её и улетел снова. И опять вернулся – с такой же шапкой…

И так он проделал несколько раз. Потом встал чуть-чуть запыхавшийся и повеселевший.

– Вот… всем на память. И Пеке, и Никите, и Егору Николаевичу. И Пим-Копытычу… А теперь… я пойду—­Он вдруг рывком бросился к Маркони, обнял его. По­том– всех остальных. Сеню дольше, чем других, подер­жал за плечи.

Никто ничего не сказал, только Варя всхлипнула. И ещё, кажется, Олик… Антошка же стремительно нырнул в биокамеру и опять стал Капом. “Теперь уже навсегда”, – решил мысленно каждый.

На пустырь шли, сияя новыми алыми шапками. Пе­кину шапку нёс Олик. Шапки профессора, Никиты и Пим-Копытыча – Матвей. А банка с Капом была в руках у Сени.

На пустыре было безветренно и тихо. Томились под солнцем верхушки иван-чая и белоцвета. От стартовой пло­щадки пахло нагретым железом.

Выбрался навстречу Пим-Копытыч. Узнал, в чём дело, заворчал:

– Значит, я и не попрощаюсь с Антошкой-то; Ох ты, досада какая…

Тогда искрящийся Кап вылетел из банки, повис над травой. Всех толкнуло воздухом. И опять встал Антошка: тоненький, коричневый, похожий на чибисёнка. Сел на корточки перед Пим-Копытычем, взял его за руки, прижал к своим щекам его ладони.