Голубятня на желтой поляне - Владислав Крапивин

– Товарищи, не делайте этого раньше срока, – со зна­чением произнёс Пека.

Но Буца искренне прижал к груди пухлые кулаки.

– Ребята! Я вам слово даю! Я хоть в каком виде всё равно теперь ваш лучший друг! Я…

– Ладно, пошли, – решил Маркони. – Шмотки твои, Степан Степаныч, так на чердаке и лежат…

Превращение Буцы в Степана Степаныча произошло без всяких осложнений. Облачившись в привычные брюки и пиджак, взрослый Лошаткин прочувствованно благодарил юных приятелей, всем жал руки (даже Пеке). А в знак не­рушимой дружбы отправился сперва не домой, а вернулся с компанией на пустырь. Там посидели ещё, спели под ги­тару несколько песен. Потом добрый Пим-Копытыч, от души радуясь за Лошаткина, отозвал его украдкой от ребят в сторонку. И в честь счастливого превращения дал хлебнуть из консервной банки…

До Антошкиного отлёта осталась неделя. Поэтому часто подкрадывалась грусть. Но все делали вид, что ничего осо­бенного. Вроде как приехал мальчишка на каникулы, а те­перь пора ему домой, дело обычное.

Антошка всё чаще стал превращаться в Капа. Среди бе­ла дня. Сделается капелькой и улетает с чердака. То в виде похожего на мыльный пузырь шарика, то прицепившись к паутинке, а то и просто по какой-нибудь магнитной ли­нии – скользит как по проволоке.

Ребята, конечно, волновались. Но Антошка всегда воз­вращался в назначенный срок. И говорил, отводя глаза:

– Надо ведь постепенно привыкать к прежней жизни…

Он стал в эти дни сдержаннее и молчаливее. Оно и по­нятно.

Однажды утром Кап улетел и обещал вернуться лишь к обеду.

Сеня сходил в булочную и, помахивая сумкой, возвра­щался домой. Вошёл во двор. Во дворе цвели георгины, мальвы и даже подсолнухи. И стояли два больших тополя. Между ними висели качели.

На качелях туда-сюда летал Антошка. Он раскачивался широко, но как-то механически, отрешенно. По крайней мере лицо было задумчивое.

Он не сразу увидел Сеню. Глубоко ушёл в свои мысли. Качели то уносили Антошку в зеленоватую тень, то выле­тали с ним на солнце. И тогда солнце обливало его золотом с ног до головы. Зажигало искры в волосах, бликами раз­бегалось по медному загару, вспыхивало на пряжках сан­далий.

Взмах… Взмах… Туда—сюда, тень—солнце…

А скоро будет – взмах без возврата. В дальние-даль­ние-дальние дали… Тогда ночью Антошка сказал: “Ника­ких бесконечных расстояний нет. Но от этого не легче”.

Сеня постоял, потом встряхнулся, прогнал печаль. Не совсем прогнал, но всё же постарался. Шагнул от калитки.

– Здравствуй, – без улыбки сказал ему Антошка.

– Здравствуй… А как ты здесь оказался? Я забегал к Маркони, он сказал, что ты ещё не вернулся. Антошка остановил разбег качелей.

– А я и не возвращался туда. Прямо к тебе прилетел. Хотел поиграть с Никиткой, а он, оказывается, с бабушкой в деревне.

– Постой… А как… Ты же улетел Капом… а сейчас… – Сеня почему-то испугался.

Антошка заулыбался, но без озорства и хвастливости. Всё так же задумчиво. Рассеянно даже.

– А я научился без преобразователя. Оказывается, это не очень трудно… Вот…

Он прыгнул с качелей, заправил в свои красные шортики оранжевую майку с горынычем, встал по стойке смир­но, глянул поверх Сени… и пропал.

Сеню отшатнуло толчком воздуха, а перед глазами по­висла капелька с искрой.

Потом эта капелька облетела вокруг ошеломленного Се­ни, скрылась за кустом сирени, и оттуда вышел Антошка. Прежний. Только на майке у горыныча было не три голо­вы, а четыре, а на Антошкиных ногах поубавилось фут­больных отметин.

– Ну, ты даешь, Кап, – сказал Сеня. Но за удивле­нием всё равно пряталась печаль.

– Это, оказывается, нетрудно, – повторил Антошка. И спросил: – Можно, я сегодня у тебя переночую?

– Ну конечно! Чего спрашивать-то!

Вечером собралась гроза. Молнии высвечивали клубя­щиеся многоэтажные громады. Сперва бесшумно, потом с электрическим треском. Наконец грянул по гулкой крыше, по листьям отвесный ливень. Сеня не боялся грозы. Он бо­ялся другого: что миллионы неживых капель опять нагонят тоску на Антошку.

Но Антошка сделался возбуждённым и весёлым. Вытащил Сеню под упругие струи. Вдвоём они, скинув майки, с хохотом носились по двору, пока мама не загнала их в дом и не заставила согреваться горячим чаем.

Когда улеглись на дребезжащие раскладушки, Антошка шёпотом признался:

– Было здорово. Как у нас… Потому что электричество в воздухе, я им пропитался… У нас на Ллиму-зине грозы почти каждый день…

– А потом радуги, да?

– Да… Сень…

– Что, Кап?

– Я, думаешь, почему столько летал в эти дни…

– Почему, Кап?

– Я искал… Вдруг всё-таки есть в облаках живые капли? Ну, хоть совсем немного…

– Ну… и нашёл? – спросил Сеня с неожиданным за­миранием.

– Сеня, я понял, что они все живые. Только спят. Искорки в них очень-очень глубоко. Но они есть… А спят они, потому что хотят себя сберечь…

– От чего?

– От… всего, что сейчас. От дыма, от выбросов разных, от радиации. От того, что губит живое… А когда это всё исчезнет, они проснутся. И у вас тоже будет много-много радуг…

– Кап… но для этого надо, чтобы на Земле не осталось людей…

– Ну что ты глупости говоришь! – возмутился Антош­ка. – Надо, чтобы не осталось уу-гы!

– Но ведь у вас-то на Ллиму-зине уу-гы как раз живут и каплям не мешают.

– Я же не про таких уу-гы. Те почти безвредны. Я про тех, кто овладел всякой техникой, а в душе остался уу-гы… Мы недавно про это с Маркони разговаривали…

– Про что?

– Про научные открытия… Он правильно делает, что свои изобретения никому не доверяет. Представляешь, попал бы преобразователь каким-нибудь бандюгам или жуликам…

– Ну их, – сказал Сеня. – Давай, Антошка, о чём-нибудь хорошем…

– Давай… О чём?

– Расскажи, как на Ллиму-зине…

– Я уже столько рассказывал. И тебе, и всем… Егор Николаевич даже на пленку все мои рассказы записал. И просил картинки нарисовать. С радугами. Красками…

– Я видел, у тебя здорово получилось.

– Но не так, как на самом деле. Красок мало…

– Всё равно хорошо. Почти в точности, как я видел во сне…

– А ты видел?!

– Да…

Этот сон о родине Капа был такой живой! Будто всё по правде!

Сене снилось, что он невесомый и летит в пересыпан­ном блёстками облачном пространстве. Облака – разно­цветные, многоярусные, громадные, как горы. Они соеди­нены мостами и воротами из ярких радуг. Радужные кольца возникают со всех сторон, их пронзают прямые длинные лучи. Облачные громады напоминают порой зем­ные города, только очень фантастические. Но Сеня знает, что он на Ллиму-зине. И что каждая капелька, каждая ис­корка, каждая водная пылинка облаков – живая. В них во всех – веселье и радость, что он, Сеня Персиков, приле­тел… Он вытягивает руки и мчится в этом сверкающем ми­ре, чувствуя кожей щекотанье прохладных брызг. А встреч­ный воздух пахнет незнакомыми цветами и джунглями, которые космато зеленеют внизу, в разрывах облаков…