По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов

Казаналипов всемерно подлаживался графине Воронцовой-Дашковой, поднося ей шутки и сплетни о тифлисском обществе. Но ему это давалось туго. В раздражении он не раз за глаза бранил мне ее:

— Благодаря этой … — следовал не приводимый отзыв о графине, — шутками и сплетнями «там» можно погубить чью угодно карьеру.

Именно так поступил он сам впоследствии относительно меня. Сначала же, пока не упрочился, он во мне заискивал, и было понятно — почему:

Казаналипов имел громадные интересы и связи в Дагестане, и влияние его было там велико. Он мне хвалился:

— Меня в Дагестане называют некоронованным губернатором!

Поэтому все его интересы сосредоточивались на дагестанских делах, а они на девять десятых зависели от нашей канцелярии.

С первых же дней пребывания в Тифлисе Казаналипов начал меня обхаживать. Приходил в кабинет, прочно рассаживался на два-три часа, вслушиваясь в неизбежно происходившие при таких условиях при нем доклады, рассказывая шуточки и анекдоты о дворцовой жизни, а между анекдотами выпрашивал то или другое по дагестанским делам.

Часто, как будто случайно, выспрашивал, как я смотрю на то или иное. Как-то стал спрашивать, каковы мои взгляды по поводу подготовлявшегося в ту пору законопроекта об урегулировании земельного вопроса в Дагестане. Я высказал сомнение относительно юридических прав беков на вознаграждение за земли, которые им, в сущности, никогда не принадлежали. Казаналипов взволновался:

— Так вот как вы смотрите?! Значит, надо подготовиться к борьбе с вами!

— Напрасный труд! Мои личные взгляды здесь ни при чем. Мы будем исполнять лишь указания наместника.

Все же он насторожился.

По мере возрастания влияния Казаналипова на наместника все важные дела, касающиеся Дагестана, стали разрешаться Воронцовым-Дашковым не в нормальном порядке, то есть по докладу канцелярии, а они предрешались непосредственно Воронцовым-Дашковым и Казаналиповым, а канцелярии давались лишь указания об исполнении.

Петерсон это быстро учел: он предоставил Казаналипову свободу распоряжения по дагестанским делам, но этим приобрел в его лице ценного для себя союзника по разным другим вопросам, лично интересовавшим моего начальника.

Дело о наследстве Тарковского

Особенно осталось у меня в памяти решавшееся при таких условиях дело о наследстве Тарковского.

Давно это было, прошло уже около четверти века. Деталей не помню, но суть была в следующем. Умер в Дагестане бек Тарковский, и после него осталось крупное наследство в виде очень большого земельного участка. Возник вопрос о том, применять ли в деле наследственного спора общеимперские законы или же шариат и адаты. Если бы применить эти последние, то от наследства устранялась ближайшая родня — женская линия, и наследство переходило в отдаленную мужскую родню. Если же применить общие законы, то наследницей являлась бы дочь умершего Султанета Тарковская и ее дети.

Решающим моментом являлось местонахождение наследственной земли. В районах городских поселений уже применялись общие законы, вне их — адаты и шариат. Наследственная земля находилась в районе города, а следовательно, наследственные права были на стороне женской линии. В таком духе я и дал указания о составлении военно-народной канцелярией записки для рассмотрения ее в совете наместника.

Однако на пути стояло препятствие. Незадолго перед этим, почти при таких же условиях, получил крупное наследство, что-то около тридцати тысяч десятин земли, Казаналипов… Решение дела Тарковского по общим законам могло бы повлечь просьбы о пересмотре дела и о полученном им в обиду для женской линии наследстве…

Красноречие Казаналипова на меня в этом деле не повлияло, и он естественно принял свои меры.

Начинается заседание по этому делу совета. Председатель И. В. Мицкевич, по установившемуся порядку, предоставляет вступительное слово мне.

Увы, я вовсе не могу говорить. Почти на каждой фразе меня резко, задевающе обрывает Петерсон. Мицкевич, знающий, откуда ветер дует, останавливает его мягко, больше для формы. Говорить стало совсем невозможно, и я оборвал свою речь.

Тогда выступает Вейденбаум и в качестве авторитета по военно-народному управлению доказывает, что в данном деле надо применить именно шариат и адаты. Его затем поддерживают Петерсон и Джунковский.

В результате всеми голосами, против меня одного, дело было решено в пользу мужской линии, в обиду настоящим наследникам. Таково было предуказание в интересах Казаналипова со стороны наместника, а перед этим предуказанием весь совет спасовал.

Ко мне потом явился с горькой жалобой прямой наследник поручик Тарковский, доказывавший — и вполне правильно — несправедливость решения, но я был бессилен ему помочь.

Сословно-поземельная комиссия

Когда, по приезде в Тифлис, я был с визитом у И. В. Мицкевича, тогда еще лишь члена совета наместника, умный старик мне говорил:

— Самое трудное дело у вас — это сословно-поземельная комиссия! Там залежи разных вопросов и дел, насчитывающих десятилетия. Если вы со всем этим справитесь — вам будет честь и слава! Но я сомневаюсь, чтобы вы справились, и не специально вы, а вообще кто бы то ни было на свете.

Старый бюрократ, прекрасный знаток кавказских дел, знал, что говорит.

Я был, конечно, обескуражен его предостережением. Но, с другой стороны, у меня была задета молодая еще энергия, и хотелось сделать именно то, что не удалось другим. Решил вплотную заняться этим делом.

Сословно-поземельная комиссия в ту пору действовала отчасти как коллегия, отчасти как канцелярский аппарат. Коллегия состояла, кроме нескольких чиновников военно-народного управления, еще из нескольких представителей разных ведомств: военно-инженерного, земледелия и др.; председателем ее являлся директор канцелярии, но Петерсон этим делом мало интересовался, и вести дело коллегии приходилось мне. Но в коллегию дела поступали лишь изредка и только самые важные. Все остальное делал канцелярский аппарат, состоявший из двух-трех чиновников и двух канцелярских служащих. О межевом отделе, формально состоявшем при сословно-поземельной комиссии, скажу особо.

Эти органы должны были разрешать сословные и поземельные вопросы населения почти одной трети Кавказа, всего около трех миллионов человек. Такая задача была бы по плечу разве отдельному учреждению; так в прежнее время и было. Теперь же это легло на маленький канцелярский аппарат, который, конечно, с таким делом справиться был не в состоянии.

В прежние времена сословный вопрос был частично урегулирован лишь в Сухумском округе. Здесь русская власть с легким сердцем сопричислила к русскому дворянству все привилегированные сословия: тавады, амиста, азнауры, жноскуа и еще несколько подразделений, названия которых не удержались в моей памяти. Такое сопричисление едва ли оправдывалось обстоятельствами, как об этом будет видно из воспоминаний о ревизии моей Сухумского округа. Некоторые были признаны даже князьями, например, князь Шервашидзе, самая распространенная в округе дворянская фамилия, родственная прежней правящей династии в Абхазии. Многие или почти все остальные, ставшие дворянскими, семьи сами по этому примеру стали себя называть князьями. Русская власть молчаливо-покровительственно это допускала, и таким способом Сухумский округ перенаселился князьями.