Российский анархизм в XX веке - Дмитрий Рублев

Ожесточенная борьба против насаждаемой большевиками модели государственного капитализма получила выражение в стачечном движении, массовых крестьянских и военных восстаниях, поддержанных анархистами. Сопротивление десятков миллионов трудящихся было подавлено вооруженным путем, с широким применением террора. Решающим фактором в победе РКП(б) стало создание аппарата подавления в виде Красной армии, ВЧК и др. военных и карательных структур. Большую роль сыграла и политика «военного коммунизма», в результате которой был установлен контроль государства над распределением ресурсов, прежде всего продовольственных. В результате рабочий класс оказался в экономической зависимости от новой бюрократии, превратившейся в правящей класс и ставшей опорой политического курса РКП(б).

Между тем условия для конструктивной работы были созданы повстанческими движениями, находящимися под контролем анархистов. Наиболее продолжительным и успешным из них была махновщина, в 1919–1921 гг. охватившая Южные и Юго-Восточные регионы Украины. Осенью 1919 г. в контакте с Н.И. Махно была создана Всероссийская организация анархистов подполья, получившая известность, помимо издания пропагандистской литературы, терактом в здании МК РКП(б). В то же время большое влияние анархисты получают в партизанско-повстанческих движениях в Сибири и на Дальнем Востоке, действовавших против белогвардейских диктатур и интервентов. В 1920 г. на Алтае и в Кузбассе начинается восстание крестьян и бывших партизан под руководством анархистов Г.Ф. Рогова и Н.И. Новоселова. Под анархистским влиянием оказались и некоторые лидеры Кронштадтского восстания 1921 г.

Анархисты недооценили силу авторитарных, патриархальных элементов в той самой общинной коллективистской психологии, на которую пытались опираться последователи П.А. Кропоткина. Крестьянская община воспроизводила и авторитарную патриархальную составляющую менталитета крестьянина и рабочего. Большую силу в то время получили вождистские настроения, в силу которых были востребованы авторитарные фигуры, наделенные властью. Махно воспринимался так же, как и Ленин, – в качестве одного из политических лидеров, которому крестьяне делегировали властные полномочия и видели защитника, способного навести порядок и покончить с враждебными социально-политическими силами. С этой точки зрения представляет интерес попытка Марка Мрачного в 1923 г. осмыслить влияние патриархально-вождистских настроений в формировании позитивного образа Нестора Махно. В своей статье «Махновщина (В поисках „батькивщины“)» Мрачный представил махновское движение как своеобразное проявление «бегства от свободы», попытку сплотиться вокруг сильного вождя, приобретающего славу защитника униженных и оскорбленных.

Опыт российских анархистов в XX в. наглядно доказал: анархистам всегда противопоказан союз с политическими партиями. В отношении РКП(б) этот подход был бесперспективен уже в силу того, что этические принципы, которые руководствовались в отношениях с союзниками лидеры большевиков, предполагали логику, неприемлемую для анархистах. Довольно точно взгляд Ленина на эту проблему передал Ю.О. Мартов, близко знавший лидера большевиков с 1890-х гг.: «мысль о самых широких исторических задачах причудливо сочеталась с представлением о весьма мизерных, мелкотравчатых, если хотите, вульгарных средствах. Нельзя ли сложившуюся ситуацию “использовать” для образующейся рабочей партии в том смысле, чтобы взять у будущих либералов все, что они сегодня могут дать в смысле поддержки нашей организации, – средства, их влияние, их таланты, с тем, чтобы завтра, когда с ними уже будет не по пути, выбросить их как выжатый лимон». Точно с таких же позиций большевики строили свои отношения с анархистами в годы Великой Российской революции. Попытки поднять партию, политический институт, «до уровня нравственной инстанции», подчинение этических норм политическим задачам пронизывают идеологию большевизма, что достаточно точно позднее выразил Л.Д. Троцкий в статье «Их мораль и наша». Он утверждал, что для большевика: «партия – орудие революционной перестройки общества, в том числе и его морали. У революционного марксиста не может быть противоречия между личной моралью и интересами партии, ибо партия охватывает в его сознании самые высокие задачи и цели человечества». «Теоретическая и нормативная суть статьи Троцкого точно передается ее названием: «Их и наша мораль». Нельзя применять одинаковые моральные категории к действиям революционеров и реакционеров, к «нам» и к «ним», «нам» дозволено делать то, что категорически запрещено «им», «мы» убиваем – хорошо, «они» убивают – плохо. Граница, отделяющая добро от зла, совпадает с линиями, разделяющими современное общество на противоборствующие классы. Этика смыкается с политикой», – резюмирует суть большевистского подхода к этике, историк философских учений А.А. Гусейнов. Проблема заключалась в том, что в «них» автоматически превращалась любая политическая сила, которая выступала в оппозиции РКП(б). А что допустимо и что недопустимо в их отношении должна решать партия. Это касалось и анархистов. Поскольку же этика, с точки зрения марксистской теории, имеет не общечеловеческий, а исключительно классовый характер, все определяется целесообразностью (вопросами стратегии и тактики): «Эти критерии не дают, разумеется, готового ответа на вопрос, что позволено и что недопустимо в каждом отдельном случае. Таких автоматических ответов и не может быть. Вопросы революционной морали сливаются с вопросами революционной стратегии и тактики». Практическая необходимость и целесообразность отождествляются с нравственной оправданностью. Ну а что целесообразно в данный конкретный момент и по отношению к кому – решает партия, точнее – ее идеологи. Подобная логика шла вразрез с представлением о приоритете этического начала в общественном развитии, выраженной Кропоткиным.

Кроме того, небольшие анархистские организации, плохо координировавшие свои действия в масштабах страны, были не в состоянии конкурировать с жестко централизованной политической партией, ориентированной, прежде всего, на захват власти. Что же касается отношения к профсоюзам и иным организациям трудящихся, оно также было принципиально различным. Анархисты стремились отстаивать их самостоятельный, внепартийный характер, защищать принципы самоуправления. Большевики, да и иные социалистические партии, напротив, стремились поставить эти организации под контроль своей фракции, превратив в инструмент борьбы за власть. Да и этические принципы, которыми руководствовались в отношениях с союзниками лидеры большевиков, предполагали логику, неприемлемую для анархистов. Довольно точно взгляд Ленина на эту проблему передал Ю.О. Мартов, близко знавший лидера большевиков с 1890-х гг.: «мысль о самых широких исторических задачах причудливо сочеталась с представлением о весьма мизерных, мелкотравчатых, если хотите, вульгарных средствах. Нельзя ли сложившуюся ситуацию „использовать“ для образующейся рабочей партии в том смысле, чтобы взять у будущих либералов все, что они сегодня могут дать в смысле поддержки нашей организации, – средства, их влияние, их таланты, с тем, чтобы завтра, когда с ними уже будет не по пути, выбросить их как выжатый лимон». Точно с таких же позиций большевики строили свои отношения с анархистами в годы Великой Российской революции. Все это означало неизбежность разрыва и борьбы между большевиками и анархистами.

Равнозначным ответом могло стать создание собственной партии, ориентированной на захват власти. Но это неизбежно означало бы отказ от основополагающих принципов анархизма. Между тем даже «анархо-большевики» и «советские анархисты» не были последовательны. Оправдывая РКП(б) и рассматривая большевистскую диктатуру как явление, естественно созданное самим ходом событий и необходимое для защиты революции, они не пришли к логичному выводу о том, что сами анархисты должны действовать таким же образом. В итоге эти люди оказались в роли обычных чиновников, проводивших в жизнь политику РКП(б), но практически ничего не сделавших для дальнейшего развития анархистского движения. К более последовательным выводам такого рода уже в эмиграции пришли как раз оппоненты «советских анархистов», ставшие основоположниками платформизма.