Должность во Вселенной. Время больших отрицаний - Владимир Савченко

И понял, что попал в его заряженное дно и что идея Варика блестяще верна: в прицельной трубке «максутика» увидел с самолетной высоты излучину реки Катагань, глинистый берег с тальником. Сориентировался: это выше города по течению. Поворотной системой повел трубу и луч к городу, потенциометрами подкручивал на «сближение», на крупный план. Было ощущение бесшумного полета и снижения, как на посадку. Берег реки плыл в окуляре, одеваясь по мере приближения к центру Катагани в бетон и гранит набережной.

Так «приплыл» в городской Парк культуры и отдыха имени Тактакишвили, в отдаленную и запущенную его часть, где, по выражению местного сатирика, «культуры поменьше, зато отдыха побольше». По прямой от НИИ до него было километров пять, по лучу через облако все двенадцать.

И там Климов увидел нечто, что изменило ход его мыслей и намерение мирно завершить опыт. От спектрального сдвига зелень парка и трава на лужайке были красновато-лиловые; и человек на скамье отсвечивал теми же колерами. Тем не менее Евдоким Афанасьич его безошибочно узнал: декан физфака (в ведении которого была и обсерватория университета) Самсон Самсонович Бугай, он же «виконт де Бугай», «Самсунг де Бугай». Так его переиначили за аристократизм и снобизм университетские остроумцы – те самые, что ославили и Климова, когда он объявил, что наблюдал вторую М31: мол, это у него спьяну в глазах двоилось.

Их остроту Самсон де Бугай принял вполне серьезно, взял, можно сказать, на вооружение – и пускал в ход, когда добивался скорейшего ухода Климова из КГУ. Сейчас он проводил досуг в компании таксы; та, тоже красновато-лиловая, подметала ушами пыль на аллее, обнюхивала столбы. А Самсон Самсоныч читал журнал; рядом на скамье лежала еще стопка. Можно было различить название «Астрофизический вестник Академии наук». И на странице развернутого журнала, над которым склонил лысину «виконт де Бугай», Евдоким Афанасьич разобрал крупные литеры шапки «Наблюдения фантома М31».

– Распротакую мать!.. – сказал он, от обиды забыв, что говорит в микрофон Ловушки. – Теперь он читает. Вникает и верит. Что ж ты, сволочь такая, тогда не верил. Потому что у своего, у Ваньки, фамилия не иностранная…

И только заметив, что де Бугай стал замедленно озираться, поднялся со скамьи, он осознал ситуацию. Тогда Афанасьич подкрутил регуляторы мостовой схемы так, что лиловый отлив в раскраске де Бугая, его таксы и предметов исчез и вернулись нормальные цвета и размеры; зато теперь для Самсон Самсоныча, оказавшегося в НПВ-луче, все окрест увеличилось, багрово потемнело.

– Да, это я, Самсон Самсоныч, – произнес Климов скорбным, максимально загробным голосом. – Да-да, с небеси, не откуда-нибудь, вы правильно подняли голову вверх. Здесь у нас несть ни болезни, ни печали, ни воздыхания, Самсоныч… Не выдержав гонений и обид, наложил на себя руки, и взят вот сюда как многострадальный мученик науки… А вот ты куда посмертно попадешь, паршивец, – сменил он тон, – это еще вопрос. Наверное, на самую горячую сковородку. И будешь ее лизать. Ведь в твоих руках все было: признать, заинтересоваться, подключиться… Нет, выжили, выгнали. Приоритет же свой выгнали, всемирную славу!.. Эй! Куда же вы, виконт!

Но виконт де Бугай, колыша животом, мчал по аллее. Такса устремилась за ним. Журналы остались на скамье.

Если бы Самсон Самсоныч уходил медленно и достойно, не произошло бы его вминание в НПВ-барьер, который Климов не успел убрать (будем считать так). Посему он там, в парке, остался без штанов, куртки и очков в пластмассовой оправе. На голове его, и без того идеально лысой, впрочем, ничего не изменилось. О бесновавшейся, кидавшейся в визгливой истерике из стороны в сторону таксе и говорить нечего: она целиком лишилась шерсти.

3

Странно небо с неподвижными звездами

над застывшими скалами.

Странно солнце – каждый день одинаковое…

Наверное, сей эпизод подогрел Евдокима Афанасьича и на дальнейшее.

…Эти Ловушки называли кто «зенитными установками», даже «зенитками», поскольку двигательная основа их – повортная площадка с быстрым подъемом или опусканием ствола вращением рукояток на нужный угол – такой и была (обеспечил военпред Волков); кто «максутиками» – по основной части. Постепенно укрепилось более грамотное название Ловушка-монстр, сокращенно ЛОМ – и далее число: ЛОМ-1000, ЛОМ-20000; оно указывало, во сколько раз спрессовано в ней пространство и время. Известное нам К.

С такими устройствами в НИИ не развернешься: в башне, даже в зоне мешал Шар, а около, на пустыре, было слишком заметно. Расчистили на низких скалах около Овечьего ущелья площадку (также НПВ-способом, плоскими лучами «фрезерных» Ловушек), расставили их по углам, обратив белыми стволами на четыре стороны света. Вначале ЛОМов было четыре.

Наклоненная на восток, в сторону краевого центра, белая трехметровая труба называлась ЛОМ-1200.

…И Климов устремил через облако, плывшее со стороны города, ее НПВ-луч на окраину Катагани. Увидел сначала поселок Ширму, за ним пустырь с высоковольтными мачтами, свой институт, Шар, башню – «клизьму с наконечником». Все в раскраске и по очертаниям искажено, но узнать можно. Будто летел на планере над иной планетой. Далее вышел в центр, к тому же парку Тактакишвили, но в культурную его часть, к набережной, административным зданиям…

И так добрался до университета на Большой Владимирской, затем до сада университетской – своей! – обсерватории.

И вот перед глазами Евдокима Афанасьевича – точнее, перед правым глазом, приникшим к видоискателю Ловушки, – его павильон. Пусть из-за спектрального смещения в НПВ-оболочке не серый, а сизый, и кирпичи ступенек не красные, а сине-зеленые, с радужной окантовкой, но все равно его павильон, в котором Евдоким Афанасьич провел лучшие ночи своей жизни. Особенно те, в которые наблюдал дрейф фантома М31, ныне туманности Кассиопеи.

«И вот он там, мой прибор, а я здесь. И они меня… Так какого черта?!.. Это не будет кражей. Это мой телескоп, моее не бывает: на нем я открыл удивительное явление, такое никто и представить не мог. И не поверили. А мне его не хватает. Работать на „максутике“, который из приборов наблюдения космоса так легко превратить в Ловушку… не то. Да еще ширпотреб, „школьные“. Мне, классному астрофизику, работать на „школьных“! А тот мой – рефрактор, Ловушку из него не сделают. А?..»

На сей раз не было дрожи отвращения в спине.

Это был далеко не первый опыт НПВ-перемещения через облако, изломленным отражением от него пространственным лучом-языком с высоким К. Но важна была ювелирность. Одно дело наблюдать, созерцать, искать, выпростав в атмосферу незримый ствол подзорной НПВ-трубы (которая только и давала себя знать негромким, похожим на далекий гром, рокотанием при выпрастывании да искажением вида того, что за ней), затем просто схватить НПВ-жалом и унести, не заботясь о целости и сохранности изъятого (потом разберутся на площадке возле ущелья). И совсем иное взять НПВ-трубой на дистанции в десятки километров точнейший астрономический прибор и в нем ничего не повредить; иначе не было смысла и брать. Климов провел в коттедже у ручья несколько часов за расчетами.