Хрущев - Уильям Таубман

Несколько дней спустя Томпсон предупреждал своих боссов: «Все мои коллеги-дипломаты… полагают, что, если не начать переговоры, Хрущев подпишет сепаратный мирный договор с Восточной Германией, что вызовет кризис в вопросе о Берлине»43. Он предположил даже, что Восточный Берлин будет отгорожен стеной, «дабы прекратить поток беженцев, с которым они не могут мириться». Но обе стороны не обращали внимания на его предупреждения. Заботясь о своем престиже, Хрущев не думал о престиже Кеннеди. Кеннеди же полагал, что раз Хрущев ждет уже три года — может подождать еще.

В середине апреля на даче в Пицунде Хрущева посетили американский журналист Уолтер Липман и его жена Хелен. Чередуя разговоры с прогулками, партиями в бадминтон (во время которых пожилой и грузный, но энергичный Хрущев разбил Липманов в пух и прах) и двумя роскошными обедами, Хрущев указывал на сепаратный мирный договор с Германией как на единственный выход для себя. «Я не хочу напряженности, — повторил он несколько раз. — Я знаю, что это создаст напряженность, и хочу ее избежать. Но, в конце концов, ничего другого мне не остается». Когда Липман заговорил об опасности войны, Хрущев заявил: «Нет на Западе таких глупых политиков, которые могли бы развязать войну, где погибнут миллионы людей, из-за мирного договора с ГДР… Не родился еще такой идиот». Следуя подсказке из Вашингтона, Липман предложил пятилетний мораторий по берлинской проблеме. Хрущев посмотрел на него как на ненормального44. Месяц спустя, когда Томпсон предложил оставить Берлин «как есть», Хрущев резко ответил, что «ждать можно до осени-зимы нынешнего года, а потом будет поздно. Он напомнил мне, что первоначально пытался решить проблему за шесть месяцев — а прошло уже тридцать»45.

После Новосибирска казалось, что саммит Хрущева и Кеннеди откладывается на неопределенный срок: однако не прошло и двух месяцев, как они встретились в Вене. За это время произошли еще два события, которые сделали еще менее вероятной возможность взаимопонимания. Полет в космос Юрия Гагарина и неудавшаяся интервенция США на Кубу укрепили уверенность Хрущева в том, что он сможет добиться от Соединенных Штатов всего, что ему нужно.

В те несколько месяцев, что предшествовали полету Гагарина, Хрущев очень переживал из-за крушений советских ракет. Еще в октябре 1960 года, сразу после его возвращения из Нью-Йорка, ракета Р-16 взорвалась на испытательном полигоне в Тюратаме, причем погибла почти сотня человек, включая и главнокомандующего ракетными войсками стратегического назначения Митрофана Неделина: от него остались только один маршальский погон и полурасплавленные ключи от кабинета. Хрущев, вспоминает его сын, был в отчаянии46. Но вскоре после этого успех Гагарина поразил мир — поразил тем сильнее, что произошел незадолго до дня Первого мая. Сергей Хрущев, сам участвовавший в разработке советской космической программы, уверяет, что его отец не стремился подгадать даты запусков к «красным дням календаря» — однако никто из связанных с программой освоения космоса не сомневался, что она имеет прежде всего политическое значение47.

О полете Гагарина было объявлено только после того, как первопроходец космоса успешно приземлился. Хрущев нервно расхаживал по своему кабинету, когда к нему вбежал с новостями Сергей Королев. «Просто скажите, он жив?!» — воскликнул Хрущев. Едва Гагарин оказался на земле, Хрущев бросился к телефону: «Пусть весь мир смотрит и видит, на что способна наша страна, что могут сделать наш великий народ, наша советская наука»48.

Когда Сергей вечером позвонил отцу, тот был «в восторге». Он уже повысил Гагарина в звании со старшего лейтенанта до майора (пропустив звание капитана, которое предложил министр обороны Малиновский), наградил его звездой Героя Советского Союза, решил лететь в Москву, чтобы поздравить его лично, приказал объявить 12 апреля национальным праздником, организовать парад на Красной площади и грандиозный банкет в Кремле, чтобы отпраздновать это событие. Сергей беспокоился о здоровье отца: «Предыдущие месяцы сильно его утомили, он наконец вырвался отдохнуть на две-три недели — и вот всего через два-три дня собирается вернуться в Москву». Однако Хрущев не слушал никаких возражений и «рвался в Москву»49.

Когда самолет с Гагариным в сопровождении четырех истребителей приземлился на аэродроме во Внукове, его уже ждал там Хрущев — вместе со всей партийной верхушкой, избранными министрами и маршалами, а также семьей космонавта. Гагарин сошел с самолета по красной ковровой дорожке, отрапортовал Хрущеву («задание выполнено», «отличные условия», «готов к любому новому заданию» и т. п.) и получил в ответ горячее объятие лидера страны50. В кинохронике, посвященной этому событию, мы видим, как Хрущев утирает белым платком выступившие слезы. После отставки Хрущева кадры с его изображением из фильма вырезали, оставив Гагарина рапортовать куда-то в пустоту.

Поначалу Хрущев хотел, чтобы во главе процессии, следующей по Ленинскому проспекту на Красную площадь, ехали только Гагарин с женой, — однако не смог удержаться от искушения покрасоваться рядом с ними в обвитом цветочными гирляндами открытом лимузине. Затем — ликующие толпы, безоблачные небеса, развевающиеся знамена, речи с трибуны Мавзолея, а в завершение дня — дипломатический гала-прием, на котором Хрущев снова обнимал Гагарина и радовался тому, каких успехов достигла страна. Прежде «мы ходили голые и босые», — ораторствовал Хрущев. — Высокомерные «теоретики» предсказывали, что «лапотная Россия» никогда не станет великой державой. И вот эта «когда-то безграмотная Россия», которую многие считали «варварской страной», первой проторила дорогу в космос!51 «Вот так, Юрка! — восклицал Хрущев, — Пусть знают все, кто точит когти против нас. Пусть знают, что Юрка был в космосе, все видел, все знает…»52

Четыре дня спустя Соединенные Штаты предприняли вторжение на Кубу. До сих пор победа в 1959 году Фиделя Кастро над диктатором Фульхенсио Батистой не привлекала особого внимания Хрущева. О бородатом революционере советская интеллигенция знала только то, что рассказывали кубинские коммунисты, а они называли Кастро агентом ЦРУ. Однако, после того как высокопоставленные советские эмиссары, включая Микояна, установили, что Фидель — марксист, Хрущев загорелся идеей создать блокпост социализма под самым носом у дяди Сэма. Поначалу Москва действовала осторожно, опасаясь спровоцировать американцев. Но к концу 1960 года, вспоминает Сергей Хрущев, его отец не только пришел к мысли о необходимости помощи Кубе, но и «буквально влюбился» в самого Кастро, которого ласково называл «бородачом»53.

В марте 1961 года советская разведка сообщила о подготовке американцами интервенции на Кубу. Это, согласно Трояновскому, была вторая причина, по которой Хрущев не спешил назначать дату двустороннего советско-американского саммита54; в то же время Кеннеди колебался с назначением даты высадки на Кубу, опасаясь, что вторжение кубинских эмигрантов развяжет Хрущеву руки в берлинском вопросе55. Наконец президент отдал приказ, однако отказался предоставить прикрытие с воздуха. В результате пехотинцы, высадившиеся на Кубе, были просто сметены с лица земли.

В первой публичной реакции Хрущева, переданной Кеннеди еще до того, как исход военных действий стал вполне ясен, слышатся нотки искренней тревоги: «Сейчас еще не поздно предотвратить непоправимое». Однако несколько дней спустя, когда опасность миновала, Хрущев перешел к своим обычным гневным штампам: «Агрессивные разбойничьи действия не могут спасти вашу систему. В историческом процессе развития человеческого общества каждый народ сам решает и будет решать судьбы своей страны»56. В частных разговорах настроение Хрущева «скакало» от радости к глубокому неудовольствию. Поначалу его поразило и разъярило то, что высадка на Кубу совпала с днем его рождения — 17 апреля. Кроме того, он был убежден, что американцы закончат начатое появлением флота и бомбежкой острова с воздуха. «Я не понимаю Кеннеди, — заметил он сыну, когда президент не сумел добиться победы. — Что с ним такое? Как можно быть таким нерешительным?»57 По словам Трояновского, подумав, Хрущев пришел к двум умозаключениям: во-первых, между президентом-республиканцем и президентом-демократом нет ровно никакой разницы (что он мог бы почерпнуть и из трудов классиков марксизма-ленинизма), а во-вторых, теперь, когда Кеннеди проявил слабость, самое время с ним встретиться. Следуя той же логике, он полагал, что президент постарается избежать встречи. Однако Кеннеди его удивил58.