Лучше подавать холодным - Джо Аберкромби

– Э-э-э…

По земляной стене у него за спиной пробежала едва заметная дрожь. Мгновением позже раздался грохот – такой силы, что голову копьем пронзила боль. Затем внезапно наступила абсолютная тишина. Лишь слабый звон стоял в ушах. Земля под ногами сотряслась. По траншее пронесся сильнейший порыв ветра, чуть не свалив Коску наземь. Следом хлынуло удушливое облако пыли, от которой засаднило в легких. И посыпались дождем с небес камни, больно жаля непокрытую голову и руки. Коска, кашляя, съежился и вновь прижался к стене.

Сколько он так просидел, сказать было трудно. Когда же, наконец, открыл глаза, распрямил плечи и кое-как поднялся, пошатываясь, окружающий мир являл собой царство безмолвного тумана. Это была земля мертвых, где люди казались призрачными тенями. Впрочем, дымка уже медленно таяла. Коска поковырял в ушах, но звон не затих.

Начали подниматься остальные, с серыми от пыли лицами, с опаской поглядывая по сторонам. Лишь один солдат остался лежать в луже на дне траншеи. Шлем у него был проломлен осколком камня, сброшенным переменчивой судьбой с небес прямо ему на голову.

Коска высунулся из траншеи и уставился, моргая, сквозь редеющую завесу пыли на вершину горы.

– Ох…

Стена Фонтезармо была на месте. Ее зубцы и башни по-прежнему чернели на фоне свинцово-белого неба. От взрыва в скале образовался гигантский кратер, но круглая башня на самом его краю, словно даже слегка нависшая над пустотой, стояла непоколебимо. За одно мгновение Коску постигло сильнейшее разочарование в его жизни, а случалось их немало.

Затем совершенно беззвучно и медленно, как во сне, центральная башня дрогнула, накренилась и обрушилась в зиявший под нею кратер. Огромная часть стены, ее окружавшей, пошла трещинами и потянулась следом, проседая и дробясь на куски под собственной тяжестью. Сей рукотворный каменный оползень загрохотал вниз по склону, стремительно приближаясь к траншеям.

– Ох, – снова сказал Коска, не слыша своего голоса.

Наемники во второй раз попадали на дно траншеи и прикрыли головы, кто чем мог, моля судьбу или богов, в которых верили или не верили, о спасении. Один лишь Коска остался стоять, глядя зачарованно, как несется на него каменная глыбина тонн в десять весом, подскакивая, переворачиваясь, стреляя во все стороны мелкими осколками, не издавая при этом почти никаких звуков, кроме тихого потрескивания, похожего на скрип щебенки под сапогами. Остановилась она не более чем в десяти шагах. Качнулась в одну сторону, потом в другую, и застыла.

Траншеи во второй раз накрыло удушливым, темным облаком пыли. Но когда оно слегка разредилось, Коска увидел во внешней стене Фонтезармо огромную, шагов в двести шириной, брешь. Кратер под нею был почти засыпан битым камнем, и еще одна башня нависла над ним под угрожающим углом, подобно пьянице на краю скалы, готовая в любой момент рухнуть.

Виктус поднял меч и завопил:

– В атаку! – что для Коски, стоявшего рядом, прозвучало так, словно он просто сказал это.

Из траншей полезли еще не опомнившиеся солдаты. Один сделал, пошатываясь, несколько шагов и упал. Остальные вояки встали столбом и, хлопая глазами, уставились на брешь. Но некоторые неуверенно двинулись в гору, за ними постепенно потянулись другие, и вскоре по грудам битого камня к бреши карабкались уже сотни наемников.

В траншее остались только Коска и Виктус, с головы до ног серые от пыли.

– Где Сезария? – пробился сквозь звон в ушах капитан-генерала вопрос.

Собственный его голос прозвучал в ответ еле слышным бормотанием.

– Он не догнал меня?

– Нет. Что произошло?

– Трагическая случайность. На обратном пути… – На теле Коски было столько синяков и ушибов, что слезу выдавить оказалось нетрудно. – Я уронил фонарь! Уронил! Поджег порох посреди прохода! – Он вцепился в рифленую кирасу Виктуса. – Я сказал ему: «Бежим!», но он остался! Остался… чтобы потушить.

– Остался?

– Он хотел спасти нас обоих! – Коска прикрыл глаза рукой. – Моя вина! Только моя. Он воистину был лучшим из нас. – Запрокинул голову к небу и провыл: – Почему? Почему, почему… судьба всегда забирает лучших?

Взгляд Виктуса метнулся к пустым ножнам у него на поясе, затем к огромному кратеру и бреши в стене.

– Погиб?

– Взорвался к черту, – сдавленным голосом ответил Коска. – С гуркским сахаром шутки плохи.

Сквозь завесу пыли пробилось, наконец, солнце. Тускло заблестели под его лучами доспехи и оружие солдат Виктуса, волной вливавшихся в брешь – судя по всему, без малейшего противодействия. Если кто-то из защитников и уцелел после взрыва, настроения сражаться у них явно не было. Внешняя стена Фонтезармо, считай, пала.

– Победа. Что ж, во всяком случае, Сезария пожертвовал собой не напрасно.

– О, нет. – Виктус бросил на него косой взгляд. – Он был бы горд.

Гомон толпы по другую сторону дверей становился все громче, и Монцу мутило все сильнее. Челюсти от напряжения свело, она пыталась растирать их, но без толку.

Деваться, однако, было некуда, оставалось только ждать. Вся роль ее в грандиозном представлении нынешнего вечера заключалась в том, чтобы стоять с каменным выражением лица и выглядеть, как знатная дама. И лучшим портным Талина пришлось немало потрудиться, придавая сей смехотворной лжи видимость правдоподобия. Шрамы на ее руках они прикрыли длинными рукавами, рубец на шее – высоким воротником, изуродованную кисть спрятали под перчаткой. И были счастливы, что хотя бы вырез на груди можно сделать низким без опасения оскорбить взоры чувствительных гостей Рогонта. Странно, что не додумались вырезать дыру на заднице – еще одной части ее тела, где шрамов не было.

Ничего такого на виду, что могло бы нарушить совершенство исторического момента в жизни герцога Рогонта. Никаких мечей, само собой, и Монца тосковала по тяжести Кальвеца на боку, как по утерянной конечности. Она уж и не помнила, когда в последний раз выходила без оружия. Не вчера, это точно, когда новое высокое положение обязало ее присутствовать на собрании Совета Талина.

По мнению старика Рубина, меч на собрании ей был ни к чему. Она ответила, что не расстается с ним вот уже двадцать лет. Он деликатно указал на то, что ни у кого из остальных членов Совета оружия нет, хотя все они мужчины, и, следовательно, им более пристало иметь его при себе. Монца спросила, чем же она его заколет, если оставит меч. Никто не понял, шутка то была или нет. Но больше к ней не приставали.

– Ваша светлость. – Подошел один из распорядителей, вкрадчиво поклонился. – Ваша милость. – Отвесил такой же поклон графине Котарде. – Мы начинаем.

– Прекрасно, – резко бросила в ответ Монца. Повернулась к дверям, расправила плечи, подняла подбородок. – Давайте покончим уже с этим идиотским спектаклем.

Лишнего времени у нее не имелось. Каждую минуту бодрствования – а она почти не спала с тех пор, как Рогонт водрузил ей на голову венец, – Монца проводила в попытках вытащить герцогство Талин из помойной ямы, куда с таким усердием его сама же и затолкала.